Юля, видимо, тоже это поняла. Замежевалась и растерялась, не зная, как поступить правильно в этой ситуации. Стоит, бегает взглядом с меня на отца, решая, закатить скандал или изобразить покорность. Отвратительный перед ней выбор, надо сказать: любимый человек и отец. Оба сраные эгоисты, потому что ситуацию совсем не желают облегчить.

– Пап, послушай, мы хотели…

– Тебя я послушаю потом, – отрезал Степан.

– Я поеду с Богданом, – в тон ему заявила дочь.

– Ты немедленно сядешь в мою машину и заткнешь уши, ты меня поняла?

– Мне не пять лет!

– Но и не двадцать пять! – взревел Степан. – Марш, я сказал!

Щеки Юльки заалели от смущения. Цирк на выезде, блть, Степа!

– Юля, – говорю спокойно, а перехватив ее настороженный взгляд, киваю, осторожно подталкивая в спину. Показывая, что все хорошо и я ни в коем случае не в обиде. Степан на грани. Вот-вот рванет. Ему сейчас, ой, как нужно выпустить пар. Будь тут Юлька – она сделает только хуже.

Благо, она это понимает без слов. Постоянно оглядываясь, покорно отходит к “молотящему” Мэрсу отца и, немного помедлив, забирается в салон. Когда дверь за девчонкой закрывается, я оборачиваюсь, и Степан делает то, что я примерно от него и ожидал. Бывший друг с размаху припечатывает мне кулаком в челюсть так, что меня пошатнуло.

Мать твою! М-м. Чудо, что вообще на ногах устоял! Удар у Данилова, как в бурной молодости, железный. В глазах на мгновение заплясали разноцветные мушки. Двигаю челюстью и выругиваюсь заковыристо, ощутив во рту металлический привкус.

– Это тебе за дочь!

Мне понадобилась добрых пару секунд, чтобы прийти в себя. Выпрямляюсь и краем уха слышу, как за спиной открылась дверь машины Данилова. Юлька с оханьем:

– Богдан! Папа, ты что творишь?! – попыталась выскочить, но я предостерегающе рыкнул, останавливая ее:

– Сиди там, Юля!

И уже Данилову.

– Полегчало, надеюсь? Потому что второго раза не будет. Я тебе не мальчик для битья, могу и ответить, – прощупав пальцем рассеченную губу, сплевываю кровь.

Вторая пощечина за неделю – иду на рекорд.

Данилов делает ко мне шаг. Сокращая между нами расстояние до вытянутой руки и понижая голос до шипящего рыка, выдает разочарованно:

– Скотина ты, Титов! – тыча пальцем мне в грудь. – Не ожидал от тебя такого. Друг называется!

– Прежде чем кидаться громкими словами, может, выслушаешь? – тоже перехожу на шипение, чтобы Юля, которая так и не села обратно в тачку, не слышала. Упорно игнорирую тот факт, что рассеченная губа кровит, а в ушах легкий гул. Краем глаза замечаю, что на нас оглядываются немногочисленные зеваки с парковки. Дерьмовое место для объяснений. Дерьмовый момент для признаний. Но что уж теперь?

– А тебе реально есть что сказать в свое оправдание? Удиви меня.

– Ну, во-первых, я не собираюсь перед тобой оправдываться. Заруби это себе на носу. Мы не сделали ничего такого, за что должны перед тобой падать в ноги. Ясно? Во-вторых, не будь бараном, Данилов! Я люблю твою дочь. Мне тоже не нравится такой расклад, но я ни черта не могу с этим сделать! Так бывает, Степ. И ты это знаешь. Видит Бог, я этого не хотел!

– Ты просто двуличная, лицемерная тварь!

Данилов стискивает кулаки и резко отшатывается, будто в последний момент удерживая себя от нового удара. Вспомнил, что в этот раз я отвечу? Нам уже далеко не двадцать, чтобы решать вопросы потасовкой, но если до того дойдет… Прекрасная первая встреча с будущим тестем! Запомним на всю жизнь. Детям и внукам рассказывать будем. Если не попереубиваем друг друга.

– Я не самый плохой вариант в мужья. Твои же слова, – напоминаю “другу” сказанное мне в отеле. – Я пытался. Честно пытался. Не могу!

– Ты и моя дочь – это отдельная тема. Я в бешенстве! Но это я как-нибудь бы пережил! – пригвождает к месту взглядом Данилов. – Но то, что ты повел себя как последний трус и мудак, молча увезя мою дочь, – убить тебя за это мало!

– Я был неправ.

– Вы оба наврали мне с три короба с этой гребаной базой отдыха. Ладно ты, но и дочь мою втянуть в это, серьезно? Взрослый мужик заставил врать молодую и глупую девчонку. Ей двадцать, мать его, лет, Титов!

Виновен по всем статьям. Даже сказать на это нечего. Еще с новогодней ночи меня поедом жрала совесть. Но при всем своем желании я физически не могу доказать это Степану. Любые слова будут пустым сотрясанием воздуха, тем более, пока он в таком состоянии на грани истерики. Без толку. Это как лупить мячом о стену – один хрен рикошетить будет в мою сторону. Поэтому развожу руками, выдыхая облако пара:

– Мне нечего на это ответить.

– Еще бы.

Понижаю градус накала, спокойно говоря очевидное:

– Ты мне не поверишь, но я не хотел, чтобы этот разговор случился здесь и вот так.

Данилов морщится и фыркает. Я продолжаю:

– Что бы я тебе сейчас не сказал, ты все равно воспримешь в штыки, потому что зол и взбешен. Любая попытка с моей стороны рассказать, как все было, будет сейчас звучать как оправдание, а я оправдываться за свои чувства не собираюсь.

– Гордость не позволяет?