— Вероятно, да.

— Ваня! Дай пять!

— Простите, с кем имею честь?

— Пал Яклич! Для тебя — просто Паша!

Иван Никифорович подумал, затем спросил:

— Вам какой камушек желательно?

— Хорошо бы из мрамора!

— Мрамора насчитывается двести сорок марок.

— Да ну-у!

— Самые ходовые — коелга белая и шелья серо-черная. Мне лично шелья нравится, полируется легче. При ударе звенит как медь. Но можно гранитный. Долговечнее.

— Ваня, как скажешь!

— Граниты бывают, пальчики оближешь. Возьмем лабрадорит. Черный, с синевой. Габро — чисто черный, как сажа. Шведский — тот черный, как жук, золотом отливает. Теперь янцевский. Этот серый, однотонный, но встречается и с прожилками. Жежелевский — серый, черно-пятнистый. Да вот еще, капустянский! Отличный гранит.

— Красивый? — заискивающе спросил Горохов.

— Превосходно красивый. По всему полю, а оно красное, серые лопухи, будто снег нападал.

Сашка заскучал от их разговора и стал рассказывать Зуеву о службе в армии.

— В Казахстане служил. Само собой, за рулем. Однажды сайгаков видел. Вожак у них — морда серьезная, во-от такая борода!

— И в зубах трубка, — ввернул Иван Никифорович.

Все засмеялись.

— Я все думаю, — сказал Сашка. — Где я тебя видел? Теперь вспомнил. Этот сайгак и ты — просто одно лицо, пять шаров!

— Вы не есть воспитанный человек, — ничуть не обиделся Иван Никифорович. — К тому же у меня нет трубки.

— Ладно, — сказал Горохов. — Приступаем к умственному развитию.

И достал карты.

В эту минуту вошел Вектор Петрович. За ним, в сопровождении медсестры, какой-то замухрышка в драной пижаме, рыжий, потный, пылающий температурой.

— Ваш новый товарищ, — сказал Вектор Петрович.

— Полный комплект! — сказал Сашка.

— У меня к вам поручение, — сказал Вектор Петрович. — Необходимо кое-что сделать для больницы. Зуев вам объяснит. Вы тут все люди сознательные, так что я на вас надеюсь, н-вот. А игра в карты, между прочим, нарушение режима.

— Да мы в дурачка! — струхнул Горохов.

— Никаких дурачков, — сказал Вектор Петрович. — Вот вам товарищ. Ягодка, у него большой опыт, он вами поруководит. Как, Зуев?

— Как скажете, — сказал Зуев.

— Ну, поправляйтесь. Н-вот! — И Вектор Петрович больно ткнул Зуева в бок.

Когда он вышел, Горохов спросил уныло:

— А чо там делать-то, Ярослав?

— Стены в кабинете обшить. Панелями.

— Пойти посмотреть, что ль… — сказал Горохов.

В полном составе спустились в кабинет главврача. Вдруг Ягодка оттеснил всех и бросился к телефону.

— Друг, — спросил Сашка, — ты что, не в себе?

Ягодка снял трубку, набрал номер и тотчас заговорил, не дожидаясь отклика абонента.

Судя по разговору, он оказался каким-то начальником. Видимо, жар выбил его из кресла только что, и он еще не совсем понял, где он и что с ним, и тянулся к привычному — к телефонной трубке у рта. Говорил он негромко, но властно, сгибал и разгибал руку в локте, покачивал начальственно головой, хотя абонент не мог его видеть и, следовательно, не мог оценить совершенство его начальственной жестикуляции.

— Строгий какой, — отметил Иван Никифорович!

— Не из тучи гром, — поддакнул Горохов.

Ягодка скосил глаза, зажал микрофон ладонью и укоризненно произнес:

— Тише, товарищи. Оперативка же!

— Мна, — печально сказал Горохов. — Допрыгалси наш буланчик.

— Отведите его, завтра приступим, — сказал Зуев.

Все ушли, он остался. Еще раз осмотрел, обтрогал панели, потом позвонил жене Алевтине и перечислил, что надо из инструментов. Алевтина обещала принести вечером.

Они не виделись уже три дня, и Зуев с тревогой ждал, в каком виде явится на сей раз его благоверная.

Алевтина пришла чем-то подавленная, но бодрилась, даже шутила. Разговаривали через щель, нос к носу: вином от нее не пахло. Именно это Зуева и насторожило.

— У тебя все в порядке? — спросил он.

— Все в порядке, Славик, все-все, — ответила Алевтина.

— Купи дочке конфет полакомиться.

— Куплю, Славик.

— Скажешь, папка прислал.

— Скажу. Тебе самому-то что принести?