Меня охватило лихорадочное нетерпение. Теперь мне уже стало физически невозможно находиться на воде, именно теперь, когда плот развернут на новый курс, а берег вон он, родимый, в десятке километров от нас. Меня охватила бешеная ностальгия по суше.

— Скорее, скорее, — подгонял я плот.

Засуетился, подтянул паруса, попытался вырвать у Васеньева румпель, но он отталкивал меня плечом, гнал от руля.

— Я сам, — бормотал он, не отрывая глаз от земли. После поворота волны стали накатывать с борта. При дневном свете они уже не вызывали такой страх, как ночью. Хотя отдельные переваливали за два с половиной метра. Да и земля вон, рядом, что теперь нам шторм!

Мы даже не задумывались, что в случае оверкиля единственно, чем нам может помочь суша, — это скрасит последние печальные мгновения нашего существования. Добраться вплавь до нее при таком волнении — утопия.

Плот шел тяжело. Волны сбивали его с курса, тащили параллельно береговой полосе. На метр движения вперед приходилось не менее полуметра сноса. Так запросто можно было промахнуться, проскочить остров за южной оконечностью.

— Сделайте что-нибудь! — попросила Монахова. Если бы можно было добраться до острова своим ходом, Наташа, ни секунды не сомневаясь, сиганула бы в воду.

— А до него, между прочим, неблизко, — закончил какие-то свои расчеты Салифанов, — там берег высотой метров пятьдесят. Его далеко видно!

— Не зацепимся! — бесцветным голосом констатировал Валера.

— Как не зацепимся?! — запротестовало все внутри меня, хотя еще полчаса назад я был категорически против смены курса. — Неужели мы не сможем осилить эти несчастные десять километров?

— А если на веслах? — предложила Монахова. Весла могли помочь лишь на коротких дистанциях. Каждый строенный — в три лопасти — гребок продвигал плот от силы на двадцать сантиметров. Тысяча гребков — двести метров. Через полтора часа работы, учитывая наше далеко не спринтерское питание, мы бы испустили дух.

— Если бы мотор был, — вздохнула Войцева.

— Если бы мотор был, да ветер дул в спину, да остров был ближе, а само море меньше, — передразнил ее Валера.

— Кто на мачту спальник повесил сушить? — возмутился я. — Это же лишний снос!

Спальник убрали. Все, кроме рулевого, легли на настил. Четыре стоящих человека — это не меньше трех квадратных метров паразитической парусности. Что еще мы могли сделать? Только ждать! Наверное, было бы лучше вообще не увидеть этот остров. Не ломать уже устоявшийся морской быт. Шла бы обычная жизнь, подчиненная вахтенному расписанию. Сегодня даже обед не варили, Сергей категорически отказался.

— Зачем, — сказал, — на берегу приготовим.

А будет ли берег, это еще вопрос!

К полудню мы приблизились к берегу километра на четыре. Уже ясно просматривались складки рельефа, узкий песчаный пляж под обрывом. Но остров продолжал неуклонно смещаться к северу, точнее сказать, мы дрейфовали к югу. Было до слез обидно проскочить в ста метрах от вожделенного берега. Впереди на триста километров, не считая мелких островов, простиралось только море.

— Надо было сразу брать курс на Барсак! — ворчал Васеньев.

— Мы же собирались на него вообще не заходить, — возразил я.

Часа в четыре стало очевидным, что берега мы не минуем. Вслух об этом не говорили, боялись спугнуть изменчивую фортуну, которая на этот раз была к нам благосклонна. Выступающий в море берег прикрыл плот от волн. Дрейф уменьшился, появился простор для маневра. Скоро пошло мелководье.

В 16.30, перескочив полосу прибоя, плот ткнулся носом в берег. Разом соскочив в воду, мы взялись за каркас, рывками, на гребешках набегающих волн, вытянули плот на песок.

— Приехали! — счастливо сказала Монахова и села на мокрый песок. Я, еще не осознавая привалившего нам счастья, шагнул от плота в сторону и почувствовал, как земля явственно качнулась вбок. Ища опору, я шире расставил ноги. Что такое? Уж не землетрясение ли? Это было бы слишком. Я посмотрел на Васеньева. Он шел по берегу, комично переваливаясь на ногах, как на ходулях. Мы разучились ходить! Неделю мы занимались только тем, что уравновешивали качания плота. Теперь мне стала ясна причина шикарной, вразвалочку, моряцкой походочки, так поражающей детское воображение.

— Ну что, девочки — направо, мальчики — налево? — внес деловое предложение Салифанов.

Проза жизни безжалостно топтала романтическую поэзию морских путешествий. Разве так в детстве представлял я высадку на незнакомый, возможно, необитаемый остров?

— Командор! Мне не по нутру тишина этого атолла. Ставлю бочонок рома против пеньковой удавки, нам не избежать здесь встречи с краснокожими. Клянусь своей аркебузой, они выпустят нам потроха! — примерно так должен был сказать настоящий морской волк, ступивший на незнакомый берег. А тут — «девочки направо…». Тьфу!