— Зачем тебе они? — удивился я, плохо соображая со сна.

— Я улетаю! — кратко, голосом, отметающим любые возражения с моей стороны, сообщила она.

— Наташа! — возбужденным шепотом начал я.

— Не надо! — остановила Монахова. — Дискутировать не будем. Решение окончательное! Я понял: спорить безнадежно.

— Я дам тебе двадцать рублей, но это… — от злости я не мог сразу отыскать подходящие слова.

— Спасибо! — прервала она меня.

— Ильичев, тут такое дело, я тоже полечу, — донесся из темноты глухой шепот Васеньева. — Мне надо дома быть.

Обрадовал, нечего сказать.

— Кто еще? — зло спросил я. — Давайте разом.

— Не суетись, кеп. Оставь нервы для моря, — хохотнул Салифанов.

Похоже, он не был удивлен случившимся, и его даже забавляло неожиданное для меня развитие событий.

— Ты остаешься? — пошел я напролом.

— Ты ведь мне все равно не дашь денег на билет, — резонно ответил Сергей. Стало чуть легче.

— Таня?

— Ладно, поплыву, — флегматично согласилась Войцева.

Я оказался на распутье. Уже был готов взорваться, обвинить всех в дезертирстве и на том свернуть плавание. Может быть, в глубине души я даже был рад такому исходу. Я опасался продолжать путешествие. Море заставило уважать себя и бояться. Я понял, оно действительно не шутит. Но теперь два голоса высказались за продолжение плавания. Не мог же я сказать — нет. Но плыть втроем дело очень рискованное! Хотя, что гадать, денег на пять билетов, да еще на перевозку плота не хватит — ясно как божий день. Ну, и значит, тема закрыта. Все! Плывем дальше втроем!

Вечером следующего дня мы провожали наших товарищей домой. Злость уже перекипела, и прощались мы довольно мирно. Аэродром — участок все той же пустыни, огороженный рядами флажков. Одномоторный «АН» подрулил к началу взлетной полосы и остановился. Летчики пошли на усадьбу пить чай. Лениво собирались пассажиры. Мы бродили возле самолета, ожидая, когда будет посадка.

— Надежная машина, — глядя на «АН», заявил неожиданно Салифанов. Он служил в армии в ВВС и говорил уверенно, как специалист в авиационном деле.

— Машина хорошая, — согласился я и вдруг неудержимо захотел отомстить Монаховой, хоть в малой степени, за ночную нервотрепку.

— Правда, старая. Падала уже, наверное, не раз, — добавил я, повернувшись так, чтобы Наташе было лучше слышно.

— Ну что ж, — не моргнув глазом, подхватил Сергей, — на то и самолет. Это тебе не шар воздушный. Аппарат тяжелее воздуха! Вот он и падает. Работяга. Заслуженный. Не одну сотню тысяч налетал! — Он подошел ближе, похлопал самолет по раскалившемуся фюзеляжу.

— Вон и заклепки уже все поистерлись. И крылья болтаются. — Он присел, заглянул под плоскость, постучал по алюминию согнутым пальцем. — А элероны ни к черту. А он все летает!

Наташа слушала, испуганно переводя взгляд то на нас, то на самолет. На лице у нее застыло выражение неподдельного ужаса. При слове «элерон» она вздрогнула, челюсть ее отвисла, и она так и осталась стоять с открытым ртом.

— Да, совсем того элероны, — согласился я, хотя слабо представлял, что это такое.

— А все-таки летает. Надежная машина!

— Жаль, одномоторная, — вздохнул Сергей.

— Почему? — искренне удивился я.

— Так мотор забарахлит, и того… На втором не вытянешь. Камнем в море!

— Да-а, — покачал я головой, — у меня знакомый летчик двадцать шесть раз падал, — и, подмигнув, добавил шепотом, так, чтобы слышал только Салифанов, — в детстве с печки.

— Случается. Масло не то зальют или керосин. Или, бывает, мошкара винт облепит, а он же на воздух рассчитан ну и отлетает от избытка нагрузки.

Наташа быстрым шагов уходила прочь.

— Куда это она? — удивился я.

— Наверное, билет сдавать, — предположил до того молчавший Валера.

Он чувствовал себя неуютно и старался не лезть на глаза.

Такого эффекта мы не ожидали.

— Наташа! — закричал я.

Но Монахова, не оглядываясь, удалялась от аэродрома. Пришлось ее догонять. До самой посадки мы убеждали ее, что это был безобидный розыгрыш, что воздушный транспорт — самый безопасный из всех существующих.

— Шутники! Я, может, с детства высоты боюсь, — возмущалась она.

Показались летчики. Сами проверили у пассажиров билеты, прошли в кабину.

— Ну давайте, — подтолкнул я к самолету Монахову.

Наташа с испугом оглянулась, словно ища поддержки. Она боялась лететь! Она предпочла бы три недели трястись в конном тарантасе, чем подниматься в воздух.

— Нет, ты, конечно, можешь пойти с нами морем, — доброжелательно улыбнувшись, предложил я.

Монахова сделала решительный шаг к самолету. Море она теперь жаловала еще меньше, чем воздушный океан. Лучше разбиться, хоть мучиться не придется.