После устройства в 1923 г. в Ленинградский университет тов. Кебучев проживает в Ленинграде. На специальной сессии им была подтверждена учёная степень в области физики (документы утрачены в годы Революции). Тов. Г.П. Кебучев числится профессором физического факультета Ленинградского университета, по кафедре физики электричества. В партии не состоит, интереса к политической жизни страны не высказывает. Состоит в профсоюзе работников ЛенГУ, однако активной деятельности не ведёт, лишь платит членские взносы из зарплаты. С коллегами общается мало, в основном на профессиональные темы, отмечен лишь дружбой с профессором кафедры механики тов. Г.К. Лавровым (тоже дворянского происхождения). Участвовал в разработке и внедрении в жизнь плана ГОЭЛРО, в частности, принимал активное участие в создании и запуске ДнепроГЭС.

Не совсем ясно, с какой стати тов. Кебучеву оказывается покровительство со стороны руководителей города, в частности, в 1929 г. ему была выделена отдельная жил. площадь. Предположительно, это может быть связано с приятельскими отношениями между тов. Кебучевым и тов. Г.М. Кржижановским. Также, по неподтверждённой информации, тов. Кебучев обзавёлся знакомствами со старыми большевиками и руководителями на местах в ходе реализации плана ГОЭЛРО, в связи с чем воспринимается многими как фигура влиятельная и требующая к себе соответствующего отношения. В данном отношении показателен случай, когда жалоба тов. А.Д. Пановой, студентки 2го курса факультета физики ЛенГУ, на спорные высказывания тов. Кебучева на лекциях и двусмысленные оценки роли партии в развитии и реализации плана ГОЭРЛО, фактически была завёрнута руководством университета. Более того, в последующем тов. Панову отчислили из ЛенГУ (формально — за неуспеваемость, однако есть основания полагать, что в том числе как наказание за жалобы на проф. Кебучева).

Ещё более спорной и сомнительной выглядит роль тов. Кебучева в развитии проекта «Лучи смерти». Запрос о нём, как об одном из учеников проф. Филиппова, поступил от тов. Н. Теслы. Тов. Кебучев был утверждён лично тов. Бельским и направлен вместе с тов. Агнаровым для создания испытательного полигона и реализации программы исследований. При этом не совсем ясно, насколько оправдан выбор и является ли тов. Кебучев узким специалистом. Вызывает вопросы предположительный факт знакомства тов. Кебучева и тов. Ефроима до начала экспериментов (на конференции в гор. Мюнхен). Вызывает вопросы возможное взаимодействие тов. Кебучева и тов. Триловича до проекта (если таковое имело место быть, поскольку официально оба познакомились уже на проекте). Не совсем ясно, обладает ли тов. Кебучев материалами проф. Филиппова, равно как и какова его роль в выборе места проведения экспериментов. В конце концов, не ясна роль тов. Кебучева и в проведении экспериментов, и в организации всего проекта, поскольку, согласно нашей информации, тов. Кебучев сотрудничал в написании доносов на тов. Агнарова с тов. Сахаровым и, по всей видимости, сотрудничает с вами. Непонятно, это вызвано желанием вывести тов. Агнарова на чистую воду, личной неприязнью или иными мотивами, которые не ясны. Отдельно следует упомянуть, что назначение тов. Кебучева, по имеющейся информации, было согласовано в том числе под нажимом со стороны представителей РККА, на которых, вероятно, мог оказать влияние тов. Кржижановский (давно подозреваемый в попытках придания себе большей роли, чем есть на самом деле, и организации всего и вся, в том числе того, что его не касается). При этом тов. Бельский и тов. Ягода официально с тов. Кебучевым не знакомы, но, согласно слухам, тов. Кебучев мог также присутствовать на собраниях на квартире тов. Бельского в качестве лектора, тем более что даты собраний частично совпадают с датами поездок тов. Кебучева в гор. Москву. Всё в совокупности — это наводит на мысли о сомнительной роли тов. Кебучева в проекте.»

***

Первым делом Клим Глебов решил, что стоит попробовать аккуратно ещё раз поговорить с Романом Латыгиным. Всё же, действительно, из всех оставшихся главных действующих лиц он был наименее подозрительным и хотя бы никак не связан с Москвой. Промаявшись весь в день в сомнениях, следователь смог подкараулить коллегу при вечернем обходе.

— Роман, дело есть.

— Клим, закури и говори. Только быстро. После исчезновения Самуила я опасаюсь за свою шкуру.

— Если что, так, мало ли… Готов ли ты дать показания о том взрыве? И о приказах уничтожить вещдоки?

Латыгин пристально посмотрел на Клима, сощурился.

— Давай так. Если тут будет начальство, а у тебя санкция — я в деле. До этого всего — не понимаю, о чём ты.

— Неужели ты его так боишься? Под него же наверняка роют.

— Роют, не роют — чёрт его знает… Москва далеко. А тут люди исчезают.

На последних словах Роман Константинович кивнул и принялся за опрос дежуривших у проходной солдат. Чертыхнувшись, Глебов проследовал к себе. Придя в комнату, он заварил крепкий чай, чтоб аж горчило, и принялся выискивать возможные варианты расшифровки записки Сахарова. По всему получалось, что это может быть единственный ключ к событиям, финалом которых уже стало исчезновение самого Самуила Львовича.

Промаявшись с запиской почти до полуночи, Клим решил пройтись. Тихо вышел — и тут же вжался обратно: около штакетника полигона прогуливался с сигаретой в зубах профессор Кебучев, увлечённо разглядывая звёзды. Следователь посмотрел на небо — и обомлел. Строго над полигоном то загорались, то исчезали яркие белые огни. Протерев глаза и про себя как следует выматерившись, Глебов снова выглянул из-за угла: Гавриил Платонович смотрел на звёздное небо в бинокль, периодически что-то записывая. Звёзды мигали, то чуть дольше, то совсем коротко…

Азбука Морзе! Несомненно, это была она. Кто-то летал над полигоном на самолёте или ином летательном аппарате и подавал профессору сигналы, который тот записывал. Именно это и видел Сахаров, только он, видимо, не заметил мигания звёзд, ну или попросту не придал значения…

Клим постарался запомнить последние сигналы, потом тихо, на цыпочках, забрёл за угол барака и дал возможность Кебучеву пройти к себе. Выдохнул, буквально залетел в свою комнату и принялся лихорадочно записывать по памяти сигналы. Записав, быстренько достал стандартный словарь и начал переводить — вышла чушь собачья, набор букв.

Задумавшись, следователь поскрёб щетину на щеке, встал и принялся прохаживаться по комнате взад-вперёд. На ум вдруг пришла фраза преподавателя, ещё с царской Академии: «Азбука Морзе, запомните, лишь придумана была Морзе. Дальнейшее развитие она получила в трудах Герке, который создал так называемый Гамбургский алфавит. Именно он, после доработок, и стал международным стандартом — и он же был переведён на кириллицу. Учтите, что в Пруссии до сих пор применяется именно вариант Герке, что позволяет частично скрыть суть переговоров в силу отличия немецкого языка от английского и некоторых несовпадений с международным стандартом».