— Премного вам благодарен, — сказал он, когда наша лодка пристала к берегу. — Надеюсь, вы будете не против, если я взойду на борт?

Вот тут я немного насторожилась снова: слишком спокойно и слишком уж вычурно он говорил для заблудившегося в ночи бедолаги, за которым гонялся дракон. С другой стороны, может, он так воспитан и с незнакомыми людьми, пришедшими к нему на выручку, говорить по-иному посчитал невежливым. Независимо от драконов и времени суток.

— Взаходи, — сказал Пувилон. — Но мы плывем к Похгоболе только, не к морю.

— Мне к морю ни к чему, — скупо улыбнулся путник. — Похгобола меня вполне устроит.

И он перешагнул через борт лодки. Тут же увидел Болтуна и поморщился:

— На вашем судне завелся какой-то уродец. Выбросьте его в реку!

Бедный ежик от возмущения впал в ступор и даже не фыркнул, хотя в данном случае я не стала бы его ругать и за «чмук». И за него фыркнула я:

— Вас спасли, а вы раскомандовались! Если что-то не нравится — сами пожалуйте в реку. Или назад на берег, пока мы не уплыли.

— Простите, — приподнял мужчина шляпу. — Но укрунтил в вашей лодке определенно болен. Он может заразить всех нас. А то и покусать.

— Если будете его обзывать укрунтилом, непременно покусает. Еще и уколет. Но не всех нас, а только своих обидчиков. Так что будьте с ним вежливым. Ради своего же блага. Никакой это не укрунтил, а еж. Его зовут Болтун.

— Простите, — глядя теперь на ежика, снова приподнял шляпу незнакомец. — Я не знал.

— Фыр, — наконец-то выдавил Болтун. То ли прощая обидчика, то ли просто не находя других слов.

— Тебя-то как звать? — оттолкнувшись шестом от берега и усевшись за весла, спросил лодочник. — Я вот Пувилон, это Лава.

— Надо же, как совпало! — всплеснул руками спасенный. — А я — Лапутун. По слогу от каждого из ваших имен! — И он церемонно поклонился: — Лапутун Рекбер к вашим услугам.

— Да какие от тебя услуги? — хмыкнул лодочник. — Ты же грести все равно не будешь.

— Не приучен, — подтвердил его слова Лапутун. — Но я могу помочь уже тем, что не стану мешать. Отправлюсь, пожалуй, спать. Вижу, в носовом отсеке у вас достаточно для этого места.

— Для этого, — ткнула я на него пальцем, — недостаточно. Это наша с Болтуном каюта.

— Позвольте, а как же я? — развел руками несостоявшийся извращенец.

— Вон там тулуп, — кивнул в сторону кормы лодочник. — Мягкий. Можешь спать на нем. Мне все равно ложиться нельзя — драконы.

Лапутун Рекбер перешел на корму, собрался сесть на тулуп, но подпрыгнул вдруг, едва не свалившись в реку:

— Это невообразимо! Ваш тулуп ужасно пахнет!

— А я и не говорил, что он вкусно пахнет, — спокойно отреагировал Пувилон. — Я сказал, что он мягкий.

— Но мне это не подходит! Меня это даже оскорбляет! Я, знаете ли, не простолюдин какой-нибудь, я высокородного происхождения.

— Не ври! — не выдержала я, от возмущения перейдя на «ты». — У тебя хрундюка нет.

Я прикусила язык, коря себя на чем свет стоит. Ведь зарекалась же болтать, и вот — сболтнула лишнего! Как я теперь объясню этому лживому наглецу свое всевидение? Но тот упустил этот момент из внимания и стал возмущаться:

— У меня есть хрундюк! Конечно же, есть! Мой папа — барон второго ранга! Только он маленький.

— Папа?

— Хрундюк. Потому не выпирает под плащом. Я бы его показал, но не собираюсь раздеваться перед простолюдинами.

— А ведь пока мы тебя не спасли — собирался, — вздохнула я и сказала лодочнику: — Пувилон, пристань снова к берегу.

— Зачем?

— Тут один баран с хрундюком хочет сойти.

— Барон! — возмутился Лапутун. — И не я, а папа. Я его внебрачный сын.

— Я и сказала не «барон», а «баран», потому что ты, а не папа. Но это уже неважно. Пувилон, причаливай.

— Нет-нет, не нужно! — заволновался внебрачный баран. — Я не хочу сходить! Зачем?

— Затем, что простолюдины не собираются плыть с тобой в одной лодке. Считая собаку. В смысле, ежа.

— Простите, я погорячился, — быстро проговорил Лапутун. — Просто тулуп и впрямь ужасно пахнет.

— Запах в голову ударил? — прищурилась я. — Или сразу в хрундюк?

— Вероятно, — пробормотал наш подобранец. — И туда, и туда. Простите. Не высаживайте меня, я драконов боюсь.

— Ну ладно, — сделала я знак лодочнику, чтобы не приставал, а плыл дальше. — Мы пока не высадим тебя, но лишь с тремя условиями. Первое: ты больше нам не дерзишь. Второе: будешь сидеть там, где скажут. Третье: объясни-ка, что ты делал ночью в этой глухомани?