Я не успела. Чуть-чуть, но все-таки не успела… Метнулась к ежику с криком: «Болтун! Стоп!!!», но глиняный откос дрогнул и поехал. Пусть и не весь, участок шириной метров пять, но как раз перед нами.

Зато я успела схватить Болтуна, не думая о том, что могу уколоться. И укололась, конечно, но в тот момент этого даже не заметила — нужно было спасать ежика, на которого стремительного надвигалась огромная масса глины. Откровенно говоря, не на него одного — на нас с ним вместе. Еще секунда-другая, и мой подвиг пропал бы впустую. Даже посмертный, он не имел бы смысла, потому что Болтун бы тоже погиб. Оставалось одно: быстренько что-то наколдо…

Меня так сильно и больно стиснуло сзади за бока, что я была стопроцентно уверена: вот и пришла моя смертушка, а я ни поколдовать, ни помолиться не успела. Правда, второго и не умела, да и первое не являлось пока предметом моей профессиональной гордости. Единственное, что меня немного смутило, откуда глина взялась позади, ведь там же река… А потом я взлетела вверх и в сторону, успев заметить, что туда, где только что стояла, уже рухнул злосчастный откос.

А мой полет все еще продолжался. Какой-то слишком теперь уже медленный. И бокам было по-прежнему больно. Я опустила глаза и увидела, что меня сжимают две широченные ладони.

— Пувилон, мне больно, — сказала я. — Все, ты спас меня, можешь поставить.

Когда лодочник сделал это, я повернулась к нему, посмотрела в глаза и очень серьезно произнесла:

— Спасибо, Пув, ты настоящий друг. Никогда не забуду, что обязана тебе жизнью. Буду должна.

— Да ну, — замахал огромными лапищами лодочник. — Чего уж так-то! Ничего ты не должна. Как бы я тебя не спас? Ты, вон, тоже укрунтила спасла.

Только теперь я ощутила в ладонях боль от уколов и поняла, что все еще сжимаю в них Болтуна. У того уже закатились глазки, и он даже не отреагировал на «укрунтила».

— Ой, — сказала я. — По-моему, я его очень сильно спасла.

Присев, я опустила ежика на землю. Но он так и остался лежать без движения.

— Что ж, похороним, — вздохнул Пувилон, а потом вдруг тоненько, по-девичьи, пискнул: — Ай! Моя лодка!

Я поначалу не придала значению этому странному писку, так оглушили его слова о похоронах. Что? Хоронить моего славного ежичка?.. Да как же… да нет же!

Слезы так и брызнули из глаз, закапали прямо на колючее тельце. И оно вздрогнуло вдруг и тихо, но отчетливо сказало:

— Чмук.

— Чмук! Чмук! Чмук!!! — запрыгала я. Хотела схватить Болтуна, но к счастью, передумала, а то бы точно додавила.

А потом я услышала, как горестно плачет… Пувилон.

— Не плачь! — метнулась я к нему. — Все хорошо! Он жив.

— Кто-о-о?!.. — взвыл, сотрясаясь в рыданиях, лодочник.

— Болтун… — неуверенно ответила я. — А что, еще кто-то умер?

— Ло… ло… ло… — вытянул он дрожащую руку.

Я посмотрела в указанном направлении, но не увидела ничего, кроме глины, большущим красным языком сползшей с берега до самой воды. Да, именно под этой тяжеленной массой лежали бы мы сейчас с ежиком, если бы не Пувилон. Но мы ведь не лежали… Я вообще стояла. Да и Болтун уже поднялся на лапки, хотя его еще и покачивало. Но это, может, после плавания в ло…

— Что? — ахнула я. — Где? Ты хочешь сказать, наша лодка…

— Моя! Моя ло-одка-а!!! — взвыв пуще прежнего, заколотил по груди кулаком лодочник.

— Да ладно, не убивайся ты так из-за какой-то деревяшки, — аккуратно похлопала я его по спине. — Главное, люди живы. И звери.

— Это не деревяшка, — трясущимися губами выдавил Пувилон. — Ее папа сделал.

— Ну, еще сделает, — ляпнула я.

— Папа утону-у-ул!.. — разрыдался лодочник по новой.

— Тогда ты сам сделаешь! — притопнула я. — Вон ты какой сильный и умный. И даже… практически… нет, теоретически… довольно красивый. — И очень тихо добавила себе под нос: — На чей-нибудь вкус.

— Я-то сделаю, — как-то уж слишком внезапно перестал рыдать Пувилон. И прищурившись, уставился на меня: — А вот кто сделал это? — Его палец вытянулся к глиняной лодочной могиле.

— Так оно… это… само, — сглотнула я, бросив испуганный взгляд на ежика. Неужели ему все-таки кранты? Я не задавила, так Пувилон пристукнет, даже на иголки не посмотрит.

— Само? — продолжал щуриться лодочник. — А кто не хотел, чтобы я ее наверх забрасывал? И кто при этом умеет колдовать? Может быть, я? Или, скажи еще, твой ежик?

Я едва сдержала вздох облегчения: Болтуна Пувилон не заподозрил. Ну а сама-то уж как-нибудь…

И я, приложив к сердцу правую руку, торжественно заявила:

— Я этого не делала. Мамой своей клянусь!

— Что мне твоя мама… — буркнул Пувилон.

— Хорошо. Я твоей мамой клянусь, что не делала этого.

— Ну а как же тогда? — заморгав, повел руками лодочник. — Само-то как? И прямо на лодку…

— Вообще-то, прямо на нас с Болтуном, — уточнила я. — И между прочим, я что, ненормальная, сама себя хоронить заживо? Да еще с ежиком. Ты подумай своей головой-то.