Шрифт:
Поэт ругнул незадачливого возницу и, выйдя из экипажа, направился к скучавшему подле орудий молодому офицеру. Он справился о дороге, и офицер указал ему нужное направление – а затем, после некоторой заминки, спросил:
– Прошу прощения, сударь, не с Пушкиным ли я имею честь разговаривать?
– С Пушкиным.
– С тем самым Пушкиным, чьи стихи ныне читает вся Одесса?
– Ну… не ведаю насчёт всей Одессы, однако я действительно Александр Сергеевич Пушкин и, как вы изволили заметить, занимаюсь стихосложением.
– Александр Сергеевич, любезнейший! – просиял офицер. – Я читал ваш «Бахчисарайский фонтан»! И «Руслана и Людмилу»! Это великолепно! Покорнейше прошу, погодите минуточку – я сейчас…
С этими словами он бросился собирать солдат к орудиям. А затем стал отдавать команды:
– Первое орудие – пли!
Пушечное жерло с грохотом извергло сноп огня.
– Второе орудие – пли!
Прогрохотал ещё один пушечный выстрел.
– Третье орудие – пли!
На звуки артиллерийской пальбы из расположенных в отдалении палаток выскочили офицеры. Они бежали к батарее с криками:
– Что такое?
– Почему стреляете?
– С ума вы там посходили, что ли?
– Это салют, – торжественно объявил молодой офицер, – в честь удостоившего нас посещением великого российского пиита Александра Сергеевича Пушкина!
Через несколько минут прискакал на взмыленном жеребце батальонный командир. Он был вне себя от ярости и приказал посадить самовольщика под арест. Пушкин вступился за нарушителя дисциплины, однако все его увещевания канули втуне.
– Ничего, Александр Сергеевич, – неунывающим тоном проговорил молодой офицер, когда его уводили на гауптвахту. – Зато этот счастливый день я сохраню в памяти на всю жизнь!
***
А с деньгами у Пушкина, как обычно, дела обстояли не лучшим образом. Сие положение можно проиллюстрировать, в частности, записанными профессором К. П. Зеленецким 2 воспоминаниями одесского извозчика:
«Жил он в клубном доме, во втором этаже, сверху над магазином Марибо. Вхожу в комнату: он брился. Я к нему. «Ваше благородие, денег пожалуйте», – и начал просить. – Как ругнёт он меня, да как бросится он на меня с бритвой. Я бежать, давай бог ноги, чуть не зарезал. С той поры я так и бросил. Думаю себе: пропали деньги, и искать нечего, а уже больше не повезу. Только раз утром гляжу, тут же и наша биржа, Пушкин растворил окно, зовёт всех, кому должен… Прихожу я. «На, вот тебе по шести рублей за каждый раз, да смотри вперёд не совайся…».
2
Зеленецкий Константин Петрович (1812-1858) – профессор Ришельевского лицея в Одессе.
***
Любовные утехи с чужими жёнами всегда таят в себе возможность неприятностей. Как ни таились Пушкин и графиня Воронцова от чужих глаз, а всё же в обществе начались пересуды, которые вскоре дошли до графа Воронцова. Дабы унизить молодого соперника, тот направил Пушкина в числе низших чинов генерал-губернаторской канцелярии на истребление саранчи. Поэт был взбешён. А всё же делать нечего – отправился в Херсонскую губернию Елисаветградского уезда, куда ему вменялась командировка.
О том, как приступил к делу коллежский секретарь Пушкин, свидетельствовал позже Пётр Ларий 3 – сын местного помещика, в ту пору готовившийся стать юнкером и в силу свойственного возрасту любопытства не упускавший из внимания ничего мало-мальски занимательного среди того, что происходило окрест родительской усадьбы:
«Пушкин, как известно, был послан Воронцовым уничтожать саранчу. Видя бесплодную борьбу с этим бичом, Пушкин созвал крестьян и повёл такую речь:
3
Пётр Павлович Ларий (1803-1889) – офицер Новомиргородского уланского полка, позднее поручик, помещик Херсонской губернии. С его слов записаны воспоминания о встрече с Пушкиным.
«А знаете ли вы, что такое саранча?»
Мужички помялись, посмотрели друг на друга, почесали, как водится, затылки и, наконец, один молвил:
«Наказанье божье, ваше высокородие».
«А можно бороться с божьим наказанием?» – спрашивает А. С.
«Вестимо нельзя, ваше благородие».
«Ну, так ступайте домой», и больше их не требовал».
С полей ристалищ за урожай, совершавшихся описанным выше образом, Пушкин возвратился в Одессу 28 мая. Он столь артистично напустил на себя вид измождённого скитаниями зимогора, что на следующий день М. Ф. Орлов, проникшись сочувствием к поэту, писал жене: «Пушкин был послан на саранчу. Он воевал с нею, и после весьма трудной кампании вчера вернулся, отступив перед несметным неприятелем…».
Воронцов был не столь доверчив, посему при появлении своего беспокойного подчинённого лишь поинтересовался сардоническим тоном:
– Вы хоть самолично саранчу-то видели, Александр Сергеевич?
– Видел, – не моргнув глазом, отрапортовал поэт.
– И что ж, её много?
– Много!
Кроме того, по возвращении из командировки Пушкину надлежало представить графу отчёт о проделанной работе – и он представил… иронический рапорт в стихах, являвший собой предел лаконизма:
Саранча летела, летела