(ГА РФ. Ф. 601. Оп. 1. Д. 244. Л. 174–175.)

Вел. кн. Елисавета Феодоровна — вел. кн. Сергею Александровичу

24 августа. Петергоф — Москва

Только что отправила письмо — все то же самое, здоровье в порядке. Весь день провела с Аликс, читали, ужинала с ней. Ники ужинал со всеми. Позже поднимусь наверх к чаю. Доброй ночи. Целую. Добрые приветы всем нашим.

Элла.

(ГА РФ. Ф. 648. Оп. 1. Д. 97. Л. 23. — на англ. яз.)

Дневник вел. кн. Сергея Александровича

24 августа. Москва.…Толки здесь самые ужасные — про Филиппа говорят, не стесняясь; очень нехорошо!! Больно на душе — опровергать хуже, никто не поверит — voila ой nous en sommes (вот до чего дошли — фр.).

(ГА РФ. Ф. 648. Оп. 1.Д. 38. Л. 121.)

Дневник вел. кн. Константина Константиновича

24 августа. Стрельна. Сергей отозвал меня на балкон и признался в большом своем смущении по поводу частых за последний год посещений Государем и молодой императрицей Знаменки, где у Милицы они подпали под сильное влияние француза Филиппа; он, по словам Сергея, какой-то мистик. Сергей утверждает, что Их Величества впали в мистическое настроение, что они на Знаменке молятся с Филиппом, что не могут дождаться минуты ехать на Знаменку, проводят там долгие вечера и возвращаются оттуда в каком-то восторженном состоянии, как бы в экстазе, с просветленными лицами и блестящими глазами.

По-моему, если действительно Их Величества увлечены мистицизмом или пиитическим настроением, то оно само по себе более смешно, чем опасно; нехорошо только, что они облекают свои посещения Знаменки тайной. Скрыться им нельзя — всюду казаки и тайная полиция — и не замолчать, и не утаить того, что видно многим. Только дают пищу излишней болтовне и толкам, которые все более растут и распространяются.

26 августа. Стрельна. Элла, конечно, не может одобрить тайны, которой ее сестра императрица и Государь окружают свое знакомство с Филиппом и порицает Милицу за ее вредное влияние.

(Мейлунас А. Мироненко С. Николай и Александра. Любовь и жизнь. М., 1998. С. 224.)

Вел. кн. Елисавета Феодоровна — вел. кн. Сергею Александровичу

24 августа. Ильинское — Москва

Доброй ночи. Благослови тебя Бог… Письмо меня очень расстроило. Сделаю все, что смогу. Надеюсь на Господа. Благословение придаст мужества. Нежно целую.

Элла

(ГА РФ. Ф. 648. Оп. 1.Д.97.А. 19. — на англ. яз.)

Мария Феодоровна уезжает в Данию. Елисавета Феодоровна просит ее поговорить перед отъездом с сыном о Филиппе.

Вел. кн. Елисавета Феодоровна — имп. Марии Феодоровне

<24 августа>

Милая Минни,

Скорее всего у меня не будет ни минутки поговорить с тобой наедине — со всеми этими прощаниями и сборами это невозможно, но я очень желаю, от глубины сердца, поблагодарить тебя за то, что во все это мучительное, тревожное время ты была мила и добра. Да благословит Бог твою поездку счастливым, спокойным временем и добрыми новостями отсюда.

Думаю, мое сердце страдает не меньше твоего, и я всей душой стремлюсь помочь, но что самое ужасное — у бедной Аликс такое чувство, что мы больше не имеем к ней доверия, от чего она чувствует себя крайне несчастной. Это стало ясно для меня вчера — бедная, бедная женщина! Боюсь, я зашла слишком далеко, рассказав ей о том впечатлении, которое произвела эта роковая история везде. Уже сколько раз я говорила ей, убеждала, что семья любит ее; что во всей стране толки об этом человеке приняли такие размеры — из-за покрова тайны, которым черногорки окружили его посещения и пр., всю серьезность ситуации, но, бедное дитя, она не видит всей мрачной стороны событий: отголоски прежнего недоброжелательства к ней со стороны семьи мешают увидеть ей все в <верном> свете.

Могу я просить тебя — с твоим добрым сердцем, когда будешь прощаться с ней — просто скажи что-нибудь ласковое — словечко материнской любви. Думаю, именно сейчас твоя нежность успокоит ее страдающее сердце, и вновь вернет ей веру в то, что все мы любим ее, и говорим только ради ее же блага. Сейчас она совсем упала духом, бедная девочка.

Может быть, когда ты поедешь с Ники в Кронштадт, ты коснешься этого предмета — со свойственной тебе любовью, с сердечной болью — о том, какой вред наносится нашей стране, когда видят в их окружении неизвестных людей, окутанных тайной, однако не касаясь при этом семейной неприязни к черногоркам.

Может быть, хотя бы это приведет его в чувство. Аликс говорила, что я не должна поднимать шум, так как Ники сказал, что уже не вынесет, если я потеряю самообладание. Так что, как видишь — все висит на волоске. Может быть, своим материнским состраданием и ласкою ты растопишь последнюю преграду, которая его удерживает, и он увидит вещи в их истинном свете. Вот уже поистине будет Божие благословение, если такой день настанет.

Нежно целую, любящая тебя

сестра Элла.

Я так рада, что мы будем молиться в церкви все вместе [1638] . Это даст нам силы. Я ужасно огорчена, что ты уезжаешь.