Шрифт:
Ввиду того, что при огромном замысле и таких же тратах на этот замысел Великая Княгиня не могла ассигновать особенно больших сумм на постройку храма, я должен был считаться с этим, сократив смету на роспись храма до минимума. В это время я был достаточно обеспечен и мог себе это позволить.
Смета была мною составлена очень небольшая — около 40 тысяч за шесть стенных композиций и 12 образов иконостаса с легким орнаментом, раскинутым по стенам. В алтаре, в апсиде храма предполагалось изобразить «Покров Богородицы», ниже его — «Литургию Ангелов». На пилонах по сторонам иконостаса — «Благовещение», на северной стене — «Христос с Марфой и Марией», на южной — «Воскресение Христово», на большой 15-аршинной стене трапезной или аудитории — картину «Путь ко Христу».
Раньше, чем приступить к эскизу, я представил свой план росписи Великой Княгине и хорошо, подробно побеседовал с отцом Митрофаном, умным, хорошо настроенным ко мне будущим настоятелем, духовником и мудрым советником Великой Княгини…
В росписи храма мы не были солидарны со Щусевым. Я не намерен был стилизовать всю свою роспись по образам старых псковских, новгородских церквей (иконостас был исключением), о чем и заявил Великой Княгине. Она не пожелала насиловать мою художественную природу, дав мне полную свободу действий. Щусев подчинился этому.
Пред отъездом из Москвы Щусев и я были приглашены в Ильинское, где жила тогда Великая Княгиня. Там был учрежден комитет по постройке храма, в который вошли мы с Алексеем Викторовичем <Щусевым>. Ездили осматривать юсуповское Архангельское.
(Нестеров М. В., Нестерова Н. М. Помнить себя — помнить всех…
Из воспоминаний о Великой Княгине Елизавете Федоровне. М., 2003. С. 11, 13–15.)
И если храм Покрова Божией Матери был еще только в проекте, то лазарет-убежище для раненых русско-японской войны 1904–1905 гг. готов был принять «солдатиков» уже в конце октября.
Елисавета Феодоровна — вел. кнж. Ольге Николаевне
18 октября
…Я надеюсь, что через неделю мой новый лазарет будет готов и мои солдатики могут там жить и поправляться — хотелось бы тебе все показать, зная, как ты всегда говоришь, что хотела бы быть сестрою милосердия.
(Максимова А. Б. Я принадлежу Москве // Московский журнал. 1991. № 2. С. 50.)
Н. Д. Арсеньева [2025] — о. Иоанну Кронштадтскому
2025
Арсеньева Надежда Дмитриевна (1885–1937), фрейлина, дочь Д. С. Арсеньева.
16 октября. Царское Село
Глубокоуважаемый дорогой батюшка,
Великая Княгиня Елизавета Федоровна очень благодарит Вас за просфоры, которые Вы ей прислали. Она Вас так любит, так почитает и так дорожит Вашими молитвами, что ей было очень отрадно и радостно знать, что Вы молитесь за нее и об упокоении души ее мужа Великого Князя Сергея Александровича…
Глубоко Вас почитающая и от всего сердца любящая Вас дочь Ваша духовная Надежда Арсеньева.
(ЦГИА СПб. Ф. 2219. Д. 26. Л. 100–101.)
Вел. кнж. Мария Павловна и вел. кн. Дмитрий Павлович вернулись из Крыма в конце сентября. Вместе с Елисаветой Феодоровной они едут в Троице-Сергиеву Лавру, на праздник прп. Сергия Радожнежского.
Игум. Евгения (Виноградова) [2026] — архим. Арсению (Жадановскому) [2027]
29 сентября < 1907 [2028] >
2026
Евгения (Екатерина Алексеевна Виноградова; 1837-?), игум., последняя настоятельница Кремлевского Вознесенского монастыря (1893–1918).
2027
Арсений (Жадановский), архим., наместник Московского кафедрального Чудова монастыря.
2028
Письмо датировано только числом и месяцем — 29 сентября. Так как в письме упоминается прот. А. И. Пшеничников, который на 500-летнем юбилее преставления преп. Евфросинии, вел. кн. Московской, праздновавшемся в июле 1907 г., был еще в чине иерея, то, следовательно, письмо написано после июля 1907 г. В документе говорится о том, что вел. кн. Елисавета Феодоровна была на празднике прп. Сергия Радонежского в Троице-Сергиевой Лавре с детьми, следовательно, письмо написано до свадьбы вел. кнж. Марии Павловны, состоявшейся 20 апреля 1908 г. Таким образом, письмо написано 29 сентября 1907 г. Документ публикуется частично.
…Как торжественно был праздник в Лавре, какие трепетные были чувства при поднятии св. мощей Пр. Сергия! — трудно их передать. А милая Великая Княгиня со своими детьми так и упала на колени! Что за верующая душа у нее. Народу было ужасно много, и нас чуть всех не передавило, несмотря <на то>, что охраняла полиция. У В<еликой> Княгини все-таки зонтик сломали в дребезги! Ну, всего не опишешь!..
(РГАДА. Ф. 1207. Оп. 1.Д. 1569. Л. 270 об.-271.)
Воспоминания вел. кнж. Марии Павловны
В Москву вернулись через два месяца, куда скоро должен был приехать мой жених. Он привез с собой чертежи дома, который тетя собиралась построить для нас в Стокгольме. Мы обсуждали эти чертежи, мой жених и я, робко выражая юношеские разногласия, которые хоть и были незначительными, являлись отражением больших различий наших темпераментов и точек зрения.
(Мария Романова. Воспоминания великой княжны.
Страницы жизни кузины Николая II. 1890–1918. М., 2006. С. 103.)