Зимние сумерки сгустились быстро, утонули во тьме синие Копетдагские горы. Покрылась тьмой пустынная равнина. И траншеи царских войск спрятались в темноте. Лишь время от времени вдалеке высвечивали огоньки, когда солдаты закуривали. Потонула во мраке и крепость.

Ровно в полночь, когда прокричал в крепости первый петух, незаметно текинцы слезли со стен, одолели ров и поползли к первой параллели траншей. Ни звука от них: только легкий шорох одежды да прерывистое дыхание. В солдатские окопы ворвались одновременно — по всей параллели. Грозный клич, крики, смертельные стоны, запоздалая стрельба — все смешалось в темноте ночи. Туркестанцы не успели и опомниться, как были смяты. Сокрушая на своем пути все, что попалось под руку, джигиты прорвались к батареям и здесь вступили в рукопашную. Несколько человек схватили горное орудие и на своих плечах утащили его в темноту, к крепостной стене. Другая группа текинцев подхватила ящики с гранатами. Человек десять ворвались в блиндаж, здесь располагался штаб Апшеронского отдельного батальона — схватили зачехленное знамя. Закипевший бой, в котором трудно было понять что-либо, посеял панику во всем скобелевском лагере. Грохнули орудия на Ставропольском редуте. На крепостцах засветились лампы Шпаковского, направляя лучи на траншеи. Начался артобстрел Денгли-Тепе. Но поздно спохватились скобелевцы. Текинцы с такой же молниеносной быстротой бежали из траншей, уничтожив несколько десятков царских солдат. К рассвету захваченная пушка стояла на Денгли-Тепе и возле нее суетились джигиты. Тут же развевалось захваченное знамя 4-го батальона. Но уставу воинская часть, потерявшая знамя, подлежит расформированию. Как только о потере знамени узнал Скобелев, отдал распоряжение: апшеронцев разделить по соседним частям и вывести на передовую линию, дабы искупили кровью свой позор. Командующий был потрясен.

— Вот как приходится расплачиваться за полумеры! — сказал Куропаткину.

— Ничего, ничего, генерал, — успокоил его тот. — Надо поскорее "распечатать" крепость, тогда все встанет по своим местам.

— О чем ты говоришь, полковник, помилуй! — одернул Куропаткина командующий. — Как ты ее теперь "распечатаешь", когда текинцы вентилятор сломали. Поломали и на полдороге бросили.

— Вот ведь нелегкая, — вздохнул Куропаткин. — Впору хоть о мире затевай с ними переговоры. Может, и впрямь пошлем доктора Студитского в крепость? Мне Гродеков говорил о вашей с ним беседе.

— Не заставляй меня лишний раз ругаться, — попросил Скобелев и отвернулся.

— Ну что ж, прости, господин генерал, — обиженно проговорил Куропаткин и ушел.

Тотчас он заглянул в штабную кибитку к Гродекову.

— Ну что ж, Николай Иваныч, в самый раз навестить графиню.

— А Скобелев?!

— Что Скобелев… Мы ее попросим, и она уговорит его, чтобы послал капитана в крепость. Собирайтесь.

До Ольгинской позиции ехали на конях. Здесь поручили лошадей ординарцам и направились к шатрам Красного Креста. В одном проходила операция. Медики были там и графиня тоже. Пришлось подождать. Но вот она вышла.

— Елизавета Дмитриевна, нижайший поклон вам, — поклонился Гродеков и потянулся к ее руке.

— Полковник, миленький, да вы что! — испуганно сказала она. — Мне же надо помыть руки. Зайдите ко мне в шатер. Я сейчас.

Вскоре она вышла, вытерла руки висящим у кровати полотенцем и села, с любопытством оглядывая обоих.

— Вы по делу ко мне, господа? Ну конечно же! Так просто вам некогда. Я тоже все время занята, милые. Столько раненых. Скорее бы конец этой варварской перестрелке. Но вы тоже хороши! Неужели нельзя уговорить текинцев, чтобы пошли на перемирие!

— Можно, ваше сиятельство, — сказал Гродеков. — Если вы пожелаете и попросите командующего, перемирие может состояться.

— Господи, милый генерал! Кстати, простите, я ведь не поздравила вас с очередным званием. Примите мое искреннее поздравление, Николай Иваныч!

— Спасибо, ваше сиятельство, — отозвался он, напряженно улыбнувшись, и сказал прямо: — Все зависит от вас, Елизавета Дмитриевна, ибо в крепость на переговоры согласен идти только один офицер. Больше никто рисковать не хочет.

— Кто этот офицер? — настороженно спросила графиня. — Действительно, только безумцу такое может прийти в голову.

— Этот офицер — доктор Студитский…

— Что? — не сразу поняла она. — Доктор Студитский? Лев Борисыч?! Да вы что, господа?

Графиня от сильного волнения поднесла руки к подбородку.

— Простите, ваше сиятельство, — тихо проговорил Куропаткин. — Но доктор сам вызвался… И не только вызвался, но настойчиво уговаривает командующего дать ему возможность побывать в крепости.

— Нет! — сказала, выдохнув, графиня. — Нет! Вы не посмеете позволить ему! Я не сомневаюсь, он пожертвует собой во имя мира. Но такие люди, как капитан Студитский, нам нужны живыми!

— Простите, ваше сиятельство, — смутился Гродеков.

— Графиня, это я настоял пойти к вам… Прошу прощения, — стыдливо потирая бородку, проговорил Куропаткин.

— Господа, вы должны понять меня, — ободрившись, заговорила Милютина. — Капитан Студитский — глава русской мирной миссии. Гибель его — это гибель мирных устремлений России. Никто из нас не сможет его заменить. Сознательно ставить под угрозу смерти доктора Студитского…

— Ваше сиятельство, ей-богу, он сам этого требует! — воскликнул Гродеков.

— Он требует, а что же вы? Что же сам Скобелев?!

— Простите, ваше сиятельство, — улыбнулся и поднял руки Гродеков.

Оба откланялись и вышли из шатра.

Неприметно, под покровом ночи, прибыл в Ахал отряд из Мерва. Привел его Каджар-хан. Увидев на рассвете окруженную с трех сторон текинскую крепость, Каджар не стал подходить к ней, направил всадников в аул Багаджа. Следующей ночью с небольшой группой нукеров Каджар через северные, открытые ворота проник в крепость.