— Нет уж, увольте. То, что мне Луговой поручил, я выполнил. Остальные вопросы на вас оставлены. Так Яковом Михайловичем и сказано было.

— А, чёрт возьми! — схватился за трубку Осинский.

— Всего доброго! — шагнул за дверь Верховцев.

— Куда вы?

— Опоздаю на поезд, Луговой с меня голову снимет!

Собственно, оказавшись на улице и вздохнув полной грудью, Верховцев не думал спешить на вокзал — время позволяло, а ему ещё надо было переговорить с Гертрудой; общие их знакомые в Саратове ждали информации, и её следовало получить у Филькенштейн. От этой мысли его лицо перекосила гримаса — теперь балом временно правила она.

Ворота открыла хромоножка.

— Гертруда Карловна у себя? — заметив неладное на лице прислуги, забеспокоился он.

— Наверху. Одна.

— А гости?

— Беда у нас, Лев Соломонович, — всплеснула та руками.

— Выкладывай. Мне уже не привыкать.

— Мальчик-то, Евгении Глебовны сынок, чуть не утоп в сливной яме.

— В сливной яме? Ты чего мелешь? Совсем сдурела!

— Отмыли его вдвоём. Обошлось, а то и утоп бы в дерьме. В фуфайчонке был, заигрался с соседскими ребятишками, а на воле-то, видать, давно не бегал, вот и угодил. Фуфайчонка его и спасла. Разбухла и удержала мальца, не давала ко дну пойти. Перепугался мальчик до смерти, в крике зашёлся. Ребятишки бегают, а достать не могут. Я пробовала — глубоко, руки коротки, чтоб схватить…

— Ты уши мои побереги, дура! — оборвал её Верховцев. — Кто спас его? Кто вытащил?

— А бог его знает. Незнакомец какой-то. И имени не назвал, и появился откуда не видели. Сунулся прямо в яму с головой и вытащил на белый свет. А с мальчонки-то вся та погань льётся, как из ведра. Фуфайку он ножичком взрезал, сбросил с ребёнка да так в дом и занёс. Евгения Глебовна упала в обморок, как увидела, а наша Гертруда Карловна молодцом, она Сашеньку враз разула, раздела и купать. Я ей помогала. Дух чуете от меня? Потом окна все расхлебанили, но не выветрилось до сих пор.

— Как мальчик?

— Спит. Мы его чаем с вареньем отпаивали. Еле успокоили.

— Евгения Глебовна?

— С ним прилегла. Без врача обошлось.

— Да зачем же врача? Гертруда на что?

— Вот она, слава тебе, Господи, всех и спасла.

— А человек тот? Незнакомец?

— А про него-то мы забыли. Он Евгению Глебовну в чувство приводил, когда Гертруда Карловна с Сашенькой занималась. А как Евгения Глебовна очухалась, так он и ушёл, никто и не заметил.

— Кто он? Как звать? Откуда?

— Да кто ж его знает! Я и теперь встречу — не скажу, он не он. Высокий и чернявенький.

— Молодой, что ли?

— Ну скажете тоже, солидный и симпатичный мужчина.

— Вот дура. Что ж вы его и не отблагодарили?

— А кто думал об этом? На нервах все.

— Ладно. От тебя никакого толка не добьёшься. Я в дом подымусь. Гертруда, наверное, больше скажет.

Однако Гертруда Карловна Верховцеву о незнакомце большего рассказать тоже не смогла. Случившееся перепугало всех, а беспокоить мать с ребёнком Верховцев не решился. Так и уехал. Настойчиво билась и тревожила одна мысль: "Что же происходит вокруг меня? Мрачная круговерть загадок… Так и поверишь в проклятье чёртова особняка…"

Генрих проник в явочную квартиру не без помощи сопровождавшего, отстранившего его от двери и уверенно справившегося с секретным замком.

— Серьёзные люди, — с уважительными нотками хмыкнул тот. — Павла Петровича заперли так, что выбраться не смог, а телефон не повредили, позволив ему до вас дозвониться.

— Нам бы таких не помешало, — буркнул Ягода.

Внутри царил полумрак. Фигура Буланова маячила перед ним, мешая проходу. Не дав открыть рта, Ягода бесцеремонно отстранил его и узким тёмным коридором решительно прошагал в комнату, служившую, вероятно, залом. Открывшаяся картина заставила его замереть: у стены напротив, на диване, плохо освещённом торшером, свесив руку до пола, покоился труп мужчины в костюме и ботинках на ногах, будто прилёгшего отдохнуть на минуту, если бы не пересекавшая открытую шею глубокая от уха до уха рана с почерневшей кровью на краях и запёкшиеся тёмные пятна на распахнутой рубахе и пиджаке. Нестерпимо воняло давней смертью.

Видя, как Ягода сунулся в карман за платком и судорожно поднёс его к носу, Буланов, хрипя и кашляя, бросился к закрытым шторам, добираясь до окна.

— Я уже пытался проветрить, — пробился у него голос. — Но подумал, не опасно ли.

— Ничего не трогайте, Павел Петрович, — остановил его сопровождавший. — Те, кто привез покойника сюда, давно скрылись. Да и были они давно. С неделю, не меньше.

— С неделю! — ахнул Буланов. — Вот почему мурыжили мне мозги всё это время.

— Прекратите, — осёк его Ягода. — Поговорим в другом месте. — И резко развернулся к сопровождавшему: — Надеюсь, найдётся что-нибудь подходящее поблизости?

— Так точно, Генрих Гершенович, — вытянулся тот. — Весь этаж в этом доме пуст, но есть ещё одна вполне приличная квартира. Как раз свободная для таких целей.

— Ведите, — оборвал его Ягода. Он уже не помнил, когда последний раз испытывал подобное. Его тошнило. Почти пробежав коридор, он вывалился на лестничную площадку и ткнулся в угол, не сдерживаясь.

— Повыше, — подсказал сопровождавший, когда плечи начальника перестали вздрагивать.

— Посвежее и почище надеюсь?

— Не без этого. Но согласно инструкции форточки отсутствуют.