Домик с зеленым крылечком принадлежал художнику Рому Даниэлову. Художник был необъятен в ширину, седовлас и имел тройной подбородок. Впрочем, сейчас полнота его была отнюдь не величественной, потому что весь он был какой-то съежившийся, как будто голышом стоял на холодном ветру. И понятно, почему: не далее, как полчаса назад выстрелом из ружья для подводной охоты он убил своего соседа Кена Левендорского.

Лигум подоспел в тот момент, когда примерно два десятка людей, нахмурясь, стояли над наполовину прикрытым стареньким одеялом телом философа, к которому прильнул мальчик Рил. Левендорский лежал навзничь, глаза его с немым вопросом глядели в ярко-синее небо, а из груди торчало древко небольшого трезубца, применяемого для добычи крупной рыбы. Крови вокруг тела было немного. Даже неспециалисту было ясно, что трезубец угодил философу прямо в сердце.

Художник, искательно заглядывая в глаза то одному, то другому, пытался объяснить людям, почему он застрелил своего соседа. «Понимаете… я не хотел!.. Просто я сегодня узнал, что робот, который у нас орудует, способен принимать любое обличие… а он — Кен, то есть — шел к моему крыльцу так… целеустремленно… как самый настоящий киборг. И потом… я же окликнул его… я сказал ему: «Если ты — Кен Левендорский, то скажи мне, какую книгу ты написал?»… А он мне ничего не ответил, понимаете?!.. Он только шагал и шагал, и лицо его… оно было таким… пустым и бездумным!.. Не его это было лицо, понимаете? Не его!..».

Излияния художника до конца никто не слушал — видно, он повторял их уже не первый раз.

Увидев Лигума, люди молча расступились, пропуская его к трупу, и, хотя было невооруженным глазом заметно, что Левендорский мертв, юноша присел и потрогал его запястье. Пульса, разумеется, не было. Лигум перевел взгляд на мальчика. Тот не плакал, но взгляд его был страшен. Он неотрывно глядел в лицо убитому отцу и на хардера не обратил никакого внимания.

Лигум разогнулся. Сзади него голос художника забубнил с новой надеждой, что на этот раз его поймут:

— Произошла чудовищная ошибка… Но я не виноват… Он же сам ко мне пришел, да еще и ничего не отвечал на мои расспросы…

Лигум повернулся и с размаха залепил Даниэлову пощечину.

— Помолчите, — посоветовал он, не повышая, однако, голоса. — Мне уже ясно, как это случилось… Идите домой и успокойтесь. Сядьте, выпейте крепкого чаю… с сушками… Нарисуйте что-нибудь этакое… лиричное… Вы кто по жанру: портретист или пейзажист?

— Я космографик, — с некоторой растерянностью сказал Даниэлов, потирая машинально щеку. — Но я не понимаю, при чем здесь…

— При том, — жестко сказал Лигум. — Вы вбили себе в голову, что вокруг вас бродят одни лишь кровожадные кибермонстры, и достаточно было человеку не ответить на ваш вопрос — а может, он просто не расслышал его? — и вы хватаете ружье и стреляете в него, не думая о том, что может из этого выйти. Причем стреляете не в ногу, и даже не в живот — в грудь, в сердце!.. Наверное, вы привыкли к тому, что в вашей работе все можно переделать и начать заново, но вы забыли, что в жизни ничего исправить нельзя… А самое интересное то, что вы ни за что не хотите признать свою вину.

— Вы… вы не имеете права, — пробормотал художник, все еще прижимая руку к начинающей краснеть пухлой щеке. — Насилие… все видели… я буду жаловаться…

И обвинения ваши надуманы… Вы же не судья, а всего лишь хардер…

Не отвечая ему, Лигум повернулся к зевакам и узрел среди них Лехова.

— Господин супервайзер, — обратился хардер к толстяку, — назначаю вас старшим по организации похорон погибшего… Свяжитесь с Бальцановой, пусть она оформит необходимые документы. И вот что… Нужно позаботиться о мальчике. У вас ведь, насколько я знаю, сейчас пока нет никаких дел на станции?

— Конечно, нет, — прогудел Лехов. — Пока связь не восстановят, делать мне на сервере нечего…

— Вот и отлично, тогда займитесь телом Левендорского.

Супервайзер растерянно потоптался на месте, но возражать не осмелился.

— Меня будут… судить? — запинаясь, спросил у хардера Даниэлов.

— Да, наверное, — ответил Лигум. — Когда будет отменено чрезвычайное положение на острове, я распоряжусь, чтобы сюда прислали инвестигаторов…

… А ведь на самом деле судить должны меня, подумал юноша, направляясь в мэрию.

Потому что ответственность за смерть Левендорского отчасти лежит и на мне.

Именно я обнародовал информацию о том, чту собой представляет Супероб… Да, я действовал из благих побуждений, пытаясь донести до людей правду, но разве это вернет жизнь философу? Разве трудно было предвидеть, что нечто подобное, рано или поздно, произойдет, потому что в обществе всегда найдутся трусы и паникеры, которые при первом же подозрении схватятся за оружие… А если даже оружия у них нет, то воспользуются подручными средствами, и в первую очередь такими, которые можно применять в качестве оружия. Согласись, это ты совсем упустил из виду!..