Зимой змеи спят

Владимир Ильин

ЗИМОЙ ЗМЕИ СПЯТ

Как в одном, так и в другом мире я в одинаковой степени чувствую себя пришельцем, и если сегодня я тут, то завтра там, и не потому, что мне так хочется, а по необходимости. Иной раз мною овладевает чувство, что своего собственного мира у меня нет, что я передвигаюсь не в мирах, а в узких промежутках между ними, обреченный вечно патрулировать на этой узкой полоске, именуемой "ничейной землей", что мое призвание не жить, а уцелеть, не творить, а предотвращать. Богомил Райнов. Большая скука.

Это было время злобного добра и жизнеутверждающих убийств... Самое глупое, что мы можем сделать, - это поскорее забыть о нем; самое малое - помнить об этом времени, пока семена его не истлели. Б.Н.Стругацкий. Предисловие ко II дополнительному тому Собрания сочинений братьев Стругацких.

Будущее уже здесь - просто оно достается не всем. Пол Саффо, руководитель Института Будущего.

Глава 1

За девять лет непрерывного семейного стажа Ставров научился угадывать настроение жены уже по одному тому, как она открывала ему дверь. Впрочем, для этого и не надо было быть каким-то экстрасенсом. Когда по ту сторону двери с торопливым грохотом летит вниз непослушная цепочка, и вместе с запахом чего-то умопомрачительно-вкусного на тебя, усталого, голодного и замерзшего, а самое главное - соскучившегося, потоком обрушивается домашнее тепло, и родное улыбающееся лицо оказывается совсем рядом, а в живот твой, мешая супружеским объятиям, тычется пушистая головка дочурки, и Ольга бормочет что-то несвязное-ласковое насчет того, что тебя уже заждались к ужину, - сразу становится ясно, что тебя ждали в хорошем настроении и что жизнь вообще прекрасна и замечательна... Бывает, правда, и по-другому (когда ты по каким-либо причинам возвращаешься раньше, чем обычно): и тогда, едва успев открыть тебе дверь и чмокнув в губы, Ольга убегает на кухню и начинает греметь там посудой, притворно охая и проклиная свою нерасторопность - но все равно видно, что настроение у нее не испорчено. Еще не испорчено - до тех пор, пока не ляпнешь или не так сделаешь что-нибудь, и тогда идиллия летит к чертовой матери, и по тебе немедленно бьет кумулятивный снаряд женского гнева, и никакой брони не бывает достаточно, чтобы защитить твое сердце от обиды... Но самое скверное бывает тогда, когда ты подходишь к двери, заранее провинившись перед своими "женщинами" и зная, что виноват, хоть и не так уж тяжко, как это им видится. И тогда приходится долго топтаться на лестничной площадке, ожидая, пока жена удосужится подойти к двери, и небрежно сброшенная цепочка лязгает злобно, как взводимый курок старинного дуэльного пистолета, и, не успеешь ты перешагнуть порог, как Ольга мрачно роняет нечто вроде: "Ноги вытирать надо за порогом, а не тащить грязь в дом!" - и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, величественно, как какая-нибудь боярыня Морозова, уплывает - не в кухню, нет, а в комнату, чтобы продолжить там обреченное на скорое забвение вязание под аккомпанемент бесконечной "Санты Барбары". Самое скверное заключалось в том, что в таких случаях Капка неизменно вставала на сторону матери, словно заражаясь от нее ледяной надменностью, и тогда бесполезно было пытаться подкупить ее батончиком "Баунти" или даже упаковкой ее любимых "Раффаэлло" - дочь отворачивалась, поджимала губки и, подражая Ольге, упрекала: "Ты еще позже не мог заявиться?"... Сегодня видимой вины за Ставровым не числилось (пришел домой вовремя, "ни в одном глазу", днем звонил домой без задержки и даже батон на сей раз не забыл купить в киоске у метро), но настроение у Ольги все равно оказалось отвратительным. Хотя она и поцеловала Ставрова, но сегодня этот ритуал был отнюдь не проявлением любви, а, скорее, тестом на наличие запаха спиртного изо рта мужа...
– Ты что, Оль?
– спросил, на всякий случай тщательно вытирая ноги о коврик, Ставров.
– Ничего, - сказала она через плечо с холодным удивлением, направляясь на кухню.
– Жрать надо готовить, вот что!.. Ты хлеб купил? Он протянул ей молча батон. По опыту знал - в таких ситуациях лучше помалкивать, дабы не будить зверя, бдительно дремлющего в женской душе.
– Господи!
– воскликнула Ольга так, словно подтвердились ее самые худшие подозрения.
– Опять ты черствый взял!.. Да еще целый батон!.. Ну, сколько раз тебе твердить, чтобы ты столько не покупал, если хлеб несвежий?! Нам и половинки-то на два дня хватило бы!..
– Откуда я знал, что он несвежий?
– попытался огрызнуться Георгий, и это было его ошибкой. В следующие пять минут он был награжден самыми разными званиями - отнюдь не воинскими, не научными и уж тем более не почетными. Когда жена впадала в гнев, то выражений она не выбирала, и тогда самым приличным из всех эпитетов было "придурок". Что же касается логики, то про эту науку в споре с Ольгой лучше было забыть сразу и навсегда. Лучше всего - и это тоже было квинтэссенцией девятилетнего супружеского опыта в такие моменты было, подобно известному шекспировскому принцу, мученически-стойко сносить удары судьбы и уповать на то, что своим образцовым поведением заслужишь прощения, кое выразится в том, что прощения будут просить у тебя, обнимая тебя и причитая: "Какая же я у тебя нехорошая дура! Какая же я у тебя злючка, да?"... Поэтому Георгий, не ввязываясь во встречный бой, прошел в комнату, где Капка делала уроки.
– Привет!
– сказал он с неестественным оживлением.
– Ну, как дела в школе?
– Ой, да отстань ты!
– сурово, не поднимая голову от своих старательных каракулей в тетрадке, ответствовала дочь. Ставров уж собрался было прочитать нотацию о недопустимости грубого обращения к старшим вообще и к родителям в частности, но Капка после паузы с пафосом добавила: - У меня появились прыщи! Только тут Ставров сообразил, что Капка, по своему обыкновению, употребила незакавыченную цитату из рекламного ролика, восхвалявшего якобы супернадежное средство от подростковых прыщей. Что поделаешь - дитя эпохи!.. Это раньше дети подражали героям любимых книжек, фильмов, на худой конец - мультфильмов. Теперь они с младенческих лет обрабатываются рекламой, и неудивительно, что та же Капка еще к шести годам знала наизусть все образчики этого навязчивого жанра, которые порой вызывали у ее родителей самые настоящие приступы морской болезни. "До блевоты", как любит говаривать с присущей ей натуралистической образностью Ольга...
– Что ж, прыщи - это неплохо... Раз "дочь-невеста вся в прыщах - дозрела, значит", - ответил он, употребив пришедшую в голову строку из песни Высоцкого.
– Что-что-о?
– протянула Капка, отрываясь от своей писанины.
– Это из какой рекламы?
– Что ты к ребенку пристал, придурок?
– донеслось из кухни, где посуда гремела так ожесточенно, будто пыталась протестовать против грубого обращения с ней. Как в знаменитой сказочке о Федоре, Ольга обычно круто расправлялась с мятежными кастрюлями и тарелками.
– Не мешай ей уроки делать! Лучше бы картошку почистил!.. Ставров показал Капке язык (эта маленькая мартышка, разумеется, не преминула ответить ему тем же, да еще присовокупила к этому одну из своих самых отвратительных гримасок) и с тяжким вздохом двинулся к чуланчику, где хранился картофель... Причина плохого настроения жены выяснилась лишь тогда, когда они сидели за кухонным столом, потребляя суп, сварганенный Ольгой на скорую руку на основе сухого концентрата типа "Noodles" из пенопластового стаканчика.
– Что там у вас насчет зарплаты слышно?
– как бы невзначай осведомилась Ольга. Ну, всё понятно, подумал Георгий. Как гласит чье-то изречение, "к деньгам надо относиться свысока, но никогда не терять их из виду".
– Да ничего, - пожал он плечами.
– В смысле - ничего страшного... Обещают скоро выдать всё, что полагается...
– "Обеща-ают"!
– мрачно передразнила Ставрова жена.
– По-моему, они еще в прошлом месяце обещали вам всё выплатить, разве нет? Это было верно. Трехмесячную задолженность "бюджетникам" по зарплате и президент, и премьер публично пообещали выплатить еще в январе, но на деле никаких выплат не грянуло. Впрочем, народ не очень-то обижался на власть имущих - просто-напросто никто уже давно не верил в судорожные обещания сверху "погасить задолженность в самое ближайшее время, понимаешь": к понедельнику, к первому числу следующего месяца и к Новому году, разумеется. Единственным средством выживания для подавляющего большинства трудоспособных граждан теперь являлись побочные приработки... "халтура", по выражению Ольги. Кто что может и даже то, что не может... Некоторое время Ставровы обсуждали мутные перспективы получения "своих кровных". Не первый раз уже... Как всегда, жена упрекала Георгия в пассивности ("Вот вы молчите - и вас так и будут кормить пустыми обещаниями!"), а он отбрыкивался стандартным: "А что я могу сделать, что? Объявить забастовку? Или голодовку на рабочем месте?". Ольга понимала, конечно, что муж, по существу, прав, но проклятый женский инстинкт упрекать мужчину в том, что он не обеспечивает семью, брал верх... Наконец, Ставрову эта вялая перепалка надоела, и он прямо спросил: - Оль, ну что ты хочешь? У тебя есть какие-то предложения? Так давай обсудим наши проблемы по-деловому!.. И они обсудили это за жареными куриными окорочками с отварной картошкой на гарнир. Оказалось, что завтра надо сдать пятнадцать тысяч на нужды школы (поборы такого рода с родителей осуществлялись ежемесячно), а в понедельник намечается экскурсия всего класса в театр, это еще по десять тысяч только на одни билеты, и плюс еще по двадцать тысяч с носа на заказанный в какой-то фирме автобус, а там не за горами праздники, которые грех не отметить: масленица и Восьмое марта - и по этому случаю в школе устраивают утренник с чаепитием, концертом приглашенных артистов и подарками за счет родительского комитета... Всего же выходило только по школьной статье семейных расходов около сотни тысяч, да надо было подкупить к празднику продуктов, да жене нужны были к весне сапожки, "иначе совсем не в чем будет ходить", а Капке стала мала куртка на синтепоне, и надо срочно ехать на вещевой рынок, да и самому Георгию следовало подумать, в чем он собирается ходить летом- ведь его серые туфли давно пора выкинуть на помойку!..
– Ладно, - сказал мужественным тоном Ставров.
– Боевой приказ мы уяснили... Основные силы выдвигаются на исходный рубеж, дабы штурмовать неприятеля, а подразделения тылового обеспечения наводят порядок и ложатся спать, не дожидаясь исхода сражения и, соответственно, возвращения основных сил с победой!..
– А ты куда, пап?
– осведомилась Капка - и тут же была оборвана Ольгой: "Ловить кобылу из пруда, понятно?!.. Никогда не кудыкай под руку!". Был у жены странный предрассудок: она считала, что слово "куда" способно приносить неудачу в дом и что его следует всячески избегать. Вето на это вопросительное словечко иногда доводило до абсурда, и, например, абсолютно невинный, с точки зрения Георгия, вопрос: "Куда ты смотришь?" звучал в устах жены очень забавно: "Далеко ли ты смотришь?"...
– Придется мне переквалифицироваться в извозчики, - невесело сказал Ставров. На сегодняшний вечер отменялась перспектива изучения накопившихся за несколько дней газет, увлекательного блуждания по сети "Интернет" и, наконец, просмотра из положения "лежа в постели" захватывающего голливудского триллера "Скорость", который все никак не удавалось посмотреть раньше... Ольга вдруг положила свою ладонь на его руку.
– Гера, - сказала она дрогнувшим голосом, - а может, не надо?.. Ну, что мы, не перебьемся, что ли? Я же у Лидии Петровны из восемнадцатой квартиры могу занять, у них всегда деньги водятся... А то я буду за тебя переживать!
– А зачем за меня переживать?
– удивился Ставров.
– Не первый раз ведь выезжаю... Да и что может со мной случиться, а?
– Он повел плечами, словно приглашая полюбоваться на его мышцы и убедиться, что ему ничего не грозит. Ничего, солнышко, не переживай, мы же и не такое видали!.. На мгновение он вновь увидел то, что ему пришлось повидать всего каких-то пару лет назад, и криво усмехнулся. Да, странно все-таки устроен человек. Если бы кто-то десять лет назад сказал новоиспеченному командиру взвода внутренних войск лейтенанту Ставрову, что он будет с опаской относиться к перемещению по вечерней Москве - и даже не пешком, а на личном автотранспорте - Георгий ни за что бы этому не поверил. Однако, бравады бравадами, а сейчас так оно и выходило... Потому что неизвестно, где было страшнее - на войне, где тебя в любой момент мог наповал укокошить спрятавшийся в здании через дорогу снайпер, или здесь, в мирной столице, когда любой человек, попросивший подвезти его, может накинуть тебе на горло гитарную струну или ткнуть в бок самодельной заточкой или стальной спицей. Просто так, ни за что, и если даже выяснится потом, что был он наркоманом, маньяком или просто пьяным хулиганом, - разве твоим осиротевшим близким от этого будет легче?.. Вот почему, всякий раз, собираясь на "халтуру", Ставров чувствовал себя так, словно действительно отправлялся на выполнение боевой задачи. Тем более, что со стороны Ольги и Капки на него так и сыпались ЦУ. Лишние документы с собой не брать!.. Проверить экипировку и боекомплект в виде свертка с бутербродами и баллончика со слезоточивым газом с просроченной датой годности! Через каждый час докладывать обстановку по телефону-автомату! Не задерживаться допоздна. А самое главное - вернуться домой живым и, желательно, невредимым. Не говоря уж о том, чтобы - трезвым... Тут Ольга смахнула с глаз отнюдь не притворную слезу, крепко обняла и поцеловала Ставрова в губы. А ревнивая Капка с нарочитой обидой протянула: - Ну вот, опять целуетесь! Как меня - так никто не обнимает, а как маму - всегда пожалуйста!..
– Что за дела, дочь?
– укоризненно одернула ее Ольга.
– Что ж, по-твоему, папа не имеет право обнять и поцеловать свою любимую женщину?
– А я, значит, для него - не любимая?!
– картинно подбоченилась Капка.
– Но ты же не женщина! Подавить начинающуюся перепалку между "женщинами" в самом зародыше можно было лишь многократно испытанным способом: уйти поскорее с глаз долой...
– Ну, пока, галчата!
– махнул рукой на прощание Ставров и шагнул в кабину лифта, услужливо распахнувшую перед ним исписанные несмываемой аэрозольной краской двери. Самое интересное, что потом, много-много лет спустя, заново переживая тот вечер, Георгий Ставров никак не мог вспомнить, было ли у него тогда хоть какое-нибудь предчувствие или нет?

Глава 2

Ощущение того, что он едет сейчас по Москве не на стареньких "Жигулях" с проржавевшими почти до дырок передними крыльями и гнилыми порожками, а на обляпанном снаружи грязью, а изнутри - пролитой в тряске тушенкой бронетранспортере, то и дело преследовало его в ту ночь. Время от времени Ставров ловил себя на том, что у него, как и два года назад, что-то туго, до тоненького звона, натянуто в груди и животе, и тогда он осознавал: это -инстинктивное ожидание того, что вот-вот из тьмы по тебе ударит трасса, которую ты даже не успеешь увидеть... или рванет под передними колесами противотанковая мина, разнося вдребезги бронированные листы и отрывая ноги сидящим в тесной вонючей коробке... Чтобы прогнать наваждение, Георгий встряхивал головой и опускал стекло дверцы, глотая морозный воздух. Но темнота скрадывала очертания проспектов и зданий, и опять явственно виделось: вот там - не стройка, а развалины дома, в который двое суток подряд прямой наводкой били танковые орудия, выковыривая из брошенных квартир снайперов. Порой казалось: вот за тем поворотом дорога будет перегорожена баррикадой из мешков с песком, и патрульные блок-поста будут, пошатываясь от бессонницы и скверной местной водки, держать под прицелом автоматов людей в лохмотьях, стоящих лицом к пропахшей мочой стене и сцепивших руки в замок на затылке. И он сворачивал, и улица действительно оказывалась перегороженной - но не блок-постом, а "гаишниками" с полосатыми жезлами... хотя отличий было мало: такие же хмельные, усталые, бесцеремонные и до зубов вооруженные... Но постепенно, с каждым перевезенным пассажиром, ощущение это стало проходить. Не было и не могло быть там, где он воевал три года назад, этих самодовольных, нажравшихся в фешенебельном кабаке и пропахших дорогими духами, представителей той части российского населения, которую почему-то относят к "новым русским" как будто их раньше никогда не было, или как будто это действительно были только русские... Каждый такой напыщенный молодчик, с размашистыми, уверенными жестами и искренним убеждением, что всё вокруг предназначено для служения ему, вызывал у Георгия сильнейшую аллергию. "До блевоты" - поистине так... Но не ради удовольствия мотался он из одного конца в другой по снежно-слякотной Москве, и поэтому приходилось сдерживать до дрожи в руках желание на ходу распахнуть дверцу и вытряхнуть ночных пассажиров из машины, не обращать внимания на откровенное хамство и грязные шуточки; стиснув зубы, выслушивать пьяные откровения очередного "бизнесмена" и послушно притормаживать у круглосуточно работающих киосков, чтобы загулявшая в клубе компания ночных проституток могла прикупить ящик шампанского... Хотелось бы, конечно, подвозить приличных людей... Таких, с которыми можно было бы поговорить не о "баксах", "тачках" и "телках", а о чем-нибудь другом. Но таковых в вечернее время попадалось мало - да и не могут себе позволить такие люди кататься на "частнике": они, скорее, предпочтут добираться на метро или будут до посинения дожидаться редких автобусов. В тот вечер Георгию тоже не везло на приличных людей. Но зато нескольких перемещений из конца в конец по ночной столице с не очень-то приличными людьми хватило, чтобы набрать сотню с лишним. Как раз на школьные расходы... Время было еще не слишком поздним, чтобы отправляться домой, но Георгий по опыту ночного извоза уже знал, что в ближайшие два-два с половиной часа большой выручки не сделаешь. Тут как повезет. Либо проболтаешься впустую, либо может вынырнуть из ночного клуба или казино какой-нибудь загулявший клиент, который способен за доставку его полубесчувственного тела домой отвалить столько, сколько ты успел к этому времени заработать за весь вечер... Ставров остановил "Жигули" возле спуска в подземный переход, ведущий к станции метро, и закурил, раздумывая над возникшей альтернативой. Внезапно задняя правая дверца его машины щелкнула, и оказалось, что чей-то неразборчивый силуэт уже устроился на заднем сиденье. Сначала Ставров хотел ненавязчиво намекнуть незнакомцу, что воспитанные люди вначале спрашивают разрешения, а уж потом садятся в машину, но потом передумал и лишь коротко осведомился, включая зажигание: - Куда?
– На кудыкину гору, - с усмешкой грубовато сообщил незваный пассажир. Прискорбно отметить, Георгий Анатольевич, что жене вашей так и не удалось приучить вас спрашивать не "куда?", а "далеко?"... Это действительно было неожиданно. Как кумулятивная граната, выпущенная из-за угла в борт БТРа, на броне которого ты восседаешь вместе со своими парнями. Откуда он знает меня по имени-отчеству? Документы я в обозримом прошлом не терял, в транспорте, даже по пьяной лавочке, ни с кем не знакомился. Тем более, что знает он не только меня, но и привычки моей жены... Кто же это может быть, если я слышу его голос в первый раз в жизни? Милиция? Или, наоборот, мафия? Неужели я своим извозом составил такую мощную конкуренцию московским "бомбилам", что они установили за мной слежку? Георгий повертел головой, пытаясь рассмотреть в зеркальце заднего вида лицо своего собеседника, но оно скрывалось в тени.
– Нет-нет, мы с вами раньше не встречались, - ответил незнакомец на невысказанный вопрос Ставрова.
– И работать в вашем НИИ я не имею чести. Поэтому нет смысла задавать все те вопросы, которые сейчас вертятся в вашей голове.
– Откуда вы знаете, что в моей голове вертятся именно вопросы?
– усмехнулся, начиная приходить в себя, Георгий.
– А, скажем, не грязные ругательства?
– В таком случае, хорошо, что ругательства вертятся у вас в голове, а не на языке, - усмехнулся незнакомец.
– А знаете, вы мне нравитесь. Думаю, мы с вами... поймем друг друга.
– Для начала неплохо бы нам достичь взаимопонимания по части маршрута нашего движения, - пробурчал Ставров, оглядывая окрестности. Вдруг где-то поблизости у неизвестного имеется машина с "группой поддержки", в том числе и огневой?.. Но вокруг было пусто.
– А у нас с вами и в этом плане никаких противоречий нет, -заявил таинственный пассажир.
– Вы, кажется, на сегодня уже "отбомбились" и собираетесь ехать домой, так что нам по пути... Нет-нет, в гости к вам я не напрашиваюсь - во всяком случае, сегодня. Просто считайте, что у меня есть дела в вашем районе. Значит, он знает не только меня и мою жену. Ему известен и мой адрес. Естественно. Вполне возможно, что ему известно обо мне очень многое, если не все. Тогда значит - менты?.. Или кто-нибудь покруче? Кто же еще может в нашей стране беспрепятственно собирать информацию о каком-нибудь незнакомом человеке? Не шпионов же потенциального противника ты заинтересовал - тем более, что и противника-то у нас давным-давно не стало. У нас даже официальной доктрины нет, так что неизвестно, кого сегодня следует считать вероятным противником... А, может, он просто блефует, а? На ближайшем перекрестке Георгий свернул не налево, как следовало, а направо, но человек на заднем сиденье укоризненно сказал: - Похоже, вы так разволновались, Георгий Анатольевич, что потеряли ориентацию в пространстве. Налево нам было бы намного ближе... Или вы решили, что я не знаю, где вы живете?
– И он назвал полный адрес семьи Ставровых. Включая почтовый индекс, который и сам Георгий-то, признаться, постоянно путал. К этому моменту Ставров уже успел разглядеть своего пассажира. Нет, он действительно никогда в своей жизни его не видел. Это был человек лет сорока пяти, с довольно породистым, но не высокомерным, а интеллигентным лицом. Как у Вячеслава Тихонова в роли Штирлица... На человеке было, несмотря на довольно морозную погоду, хорошего покроя длинное пальто из тонкой светлой ткани, причем пальто было щеголевато расстегнуто, открывая костюм, рубашку с галстуком и пестрое кашне. Головного убора на человеке не было, волосы были стрижены аккуратным коротким ежиком.
– Но какой смысл?..
– начал было Ставров, но пассажир перебил его.
– Нет, все-таки вы не удержались от расспросов! Поистине, человеческое любопытство таково, что в условиях дефицита информации об окружающем мире заставляет поступать всех одинаково... Впрочем, не буду утомлять вас, дорогой Георгий Анатольевич, своим словоблудием. К тому же, времени у вас, - он особенно подчеркнул последнее слово, - не так-то много... Полагаю, что вам очень хочется узнать, кто я такой, откуда вас знаю и зачем вы мне понадобились. Он вдруг резко перегнулся через спинку сиденья и, со злобным жаром дыша в ухо Георгию, прошептал: - Кольку Морговского помните, Георгий? Помните? А Родоманова? А Чещевика? А Хвоща? Хвоща-то вы, надеюсь, не забыли, а? Вы помните их, старший лейтенант Ставров? У Георгия перехватило горло, и он ударил по тормозам. Машина вильнула на скользком асфальте и боком влетела на верхушку окаменевшего сугроба на обочине. Угрожающе накренившись, застыла. От резкого торможения мотор заглох, и стало неестественно тихо. Так же тихо стало тогда, когда в незабываемом январе девяносто пятого в десятке метров от Ставрова рванула граната, и его контузило взрывной волной. Это ощущение глухоты потом постепенно прошло, а поначалу было даже забавно наблюдать, как вокруг беззвучно рушились стены домов, стреляли из всех видов оружия, как неуклюже пятились от президентского дворца объятые пламенем танки, которых в упор расстреливали из портативных ракетных установок боевики. Это было все равно что смотреть телевизор с выключенным звуком, и если бы не знать, что те человеческие фигуры, которые то и дело падают вокруг тебя, - твои товарищи, то глухоту можно было бы воспринять как избавление от шума. От лишнего шума войны... Но потом голова пришла в норму, и некогда стало наблюдать за происходящим, а надо было действовать: в кого-то стрелять, куда-то бежать, зачем-то командовать остатками взвода. И он стрелял, бежал и командовал, с каждой секундой все больше осознавая, что это не имеет уже никакого значения, потому что даже если завтра им скажут, что они победили, то это будет самой чудовищной победой на свете... К утру от его взвода осталась лишь треть личного состава. И все те ребята, которые сейчас жарким шепотом перечислил ему незнакомец, и много-много других погибли в ту дурацкую, не имеющую права на существование ночь... Ставров достал сигареты и, не чувствуя горького вкуса сырого никотина, закурил.
– Конечно, помню... И что дальше?
– спросил он немного погодя.
– Вы тоже были там? Незнакомец покачал головой.
– Нет, - сказал он с внезапной горечью.
– Я не был. Там был мой сын. Он... там и остался...
– Кто он?
– спросил Георгий. Всё, оказывается, объяснялось достаточно просто. Просто отец бывшего сослуживца. Только вот... Как он меня нашел? И зачем ему надо было наводить обо мне такие подробные справки, вплоть до привычек моей жены?
– Как ваша фамилия?
– Нет-нет, - поспешно сказал незнакомец.
– Мой пацан не служил с вами, и вы его не могли знать. Да и к нашему делу это не относится. А фамилия моя... Вам она ни к чему. Понимаете, всё зависит от вас. Если вы примете мое предложение, то мы с вами познакомимся поближе. А если нет - тогда и не стоит засорять вашу память лишними именами и фамилиями... Есть такая старая песенка, может, слышали: "Не вспоминайте былое - не вспомнится, забываются имена и лица"?..
– Предложение?
– тупо переспросил Георгий.
– Какое еще предложение? Что-то я пока еще не слышал от вас никаких конкретных предложений...
– У вас сигарета найдется?
– вдруг спросил человек на заднем сиденье. Вообще-то я вот уже пять лет не курю, - пояснил он, разминая протянутую Георгием "золотую яву", которая, если верить рекламным плакатам, представляла собой некий "ответный удар" - не то зарубежным производителям всяких там "уинстонов" и "марлборо", не то родимому Минздраву вкупе с армией курильщиков.
– Хронический гастрит, знаете ли. Но ради нашего с вами знакомства стоит вспомнить старые привычки, пусть даже вредные для здоровья... Кстати, мы можем ехать. Только впредь давайте воздержимся от... резких движений, хорошо? Георгий кивнул. Неизвестно почему, но загадочный пассажир вызывал у него симпатию.
– Скажите, Георгий Анатольевич, - начал незнакомец, жадно затянувшись и уставившись на сигарету в своей руке так, будто ожидал, что она взорвется, - как вы относитесь к той войне, в которой вам пришлось участвовать?
– Видимо, заметив в зеркальце усмешку Ставрова, пассажир тут же поспешно добавил: - Извините, конечно, за столь нелепый вопрос. Сформулируем его иначе... Представьте, что судьба свела бы вас с теми людьми, которые развязали чеченскую кампанию. Представьте, что вам стали бы известны достоверные факты, свидетельствующие о том, что эти люди несут непосредственную ответственность за гибель ваших товарищей, да и за гибель ни в чем не повинных женщин, стариков, детей - тоже... Если бы вам предоставилась возможность покарать этих людей за их преступления, сделали бы вы это? Ставров покачал головой.
– Какой смысл обсуждать это?
– поинтересовался он.
– Судьба, как вы говорите, никогда не сведет меня ни с бывшим министром, ни с нынешним... ни с прочими государственными деятелями.
– Вы что, серьезно считаете, что в развязывании этой бойни виновны одни только министры?
– удивился незнакомец.
– Вы сильно заблуждаетесь, Георгий Анатольевич. Есть и другие люди, которым удалось тогда и удается сейчас оставаться в тени, но именно их криминальные замыслы пытались реализовать Грачев и компания... Да, их тоже трудновато достать, но в принципе можно... Если, конечно, очень захотеть. Что же касается судьбы, то ее вполне могу вам заменить я. Точнее - наша Ассоциация, от имени которой я и беседую с вами... Далее незнакомец поведал Ставрову следующую историю. Когда некоторым людям, находившимся в оппозиции к нынешнему руководству страны, стало ясно, что власть имущие не намерены разбираться, кто же должен отвечать за самую бессмысленную и самую кровопролитную войну за последние полвека на территории бывшего Союза, то они решили сделать это сами. С этой целью была создана тайная организация, объединявшая в своих рядах представителей самых разных профессий, возрастов и слоев населения. Своей целью Ассоциация - так именовалась эта организация - ставила установление исторической правды о чеченской войне - но это была только официальная, "надводная" часть задач. Никто не должен был знать, что Ассоциация взяла на себя тайные функции носителя карающего возмездия по отношению к тем, которые были приговорены ею к смерти за особо опасные преступления. Именно их и должны были устранять ветераны чеченской войны, которых Ассоциация активно вербовала под свои знамена в качестве исполнителей ("Палачей", попытался поправить своего собеседника в этом месте Ставров, но тот упрямо повторил: "нет, нет, именно - исполнителей приговора. Терминология здесь очень важна!")... В свете вышесказанного становилось понятно, каким образом Ставров попал в поле зрения Ассоциации и какое согласие от него требуется... Это был какой-то бред наяву. Не доезжая двух кварталов до своего дома, Ставров притер машину к бордюру и, глядя прямо перед собой, сказал человеку на заднем сиденье: - Послушайте, как вас там... Пора расставить все точки над "и". Я не знаю, действительно ли существует Ассоциация, которую вы якобы представляете. Я также не знаю, нашлись ли идиоты, которые согласились работать на вас. Но я твердо знаю одно: в случае со мной вы допустили ошибку. И ошибка эта вызвана тем, что вы, скорее всего, переоценили свои способности уговаривать людей.
– Незнакомец дернулся что-то возразить, но Георгий остановил его жестом.
– Выслушайте меня до конца, прежде чем мы с вами расстанемся навсегда... Вот вы спросили меня, как я отношусь к чеченской войне. И, наверно, вам казалось, что таким, как я, остается только одно - ненавидеть и войну, и самих себя, принимавших в ней участие. А теперь попытайтесь понять меня, когда я признаюсь вам, что все три года, которые прошли после тех событий, я испытывал лишь одно чувство - желание забыть ту проклятую серую зиму, когда все нормальные люди в стране встречали Новый год, а мы, одураченные и преданные, лежали в жидкой грязи, смешанной с кровью, и нам казалось, что мы попали в ад, и каждый из нас думал про себя в отчаянии: "Господи, ну почему именно я? Что такого я натворил в своей жизни, за что ты караешь меня кромешным адом на земле?"... Ставров не то всхлипнул, не то откашлялся и принялся старательно прикуривать очередную сигарету от окурка, догоревшего до самого фильтра.
– Понимаете, - продолжал он, не поднимая головы, словно разговаривал сам с собой, - любый нормальный человек, когда его обманывают, прежде всего испытывает чувство стыда. Ведь виноват, по большому счету, не только тот, кто обманул, но и тот, кого обвели вокруг пальца... Да, можно тысячу раз сослаться на то, что нас никто не спрашивал, согласны ли мы штурмовать Грозный, и что мы всего-навсего выполняли чей-то приказ, но в душе твоей будет оставаться тот червячок, который постоянно будет нашептывать тебе: а разве совсем ничего нельзя было поделать, чтобы не участвовать в этой войне? Разве не с твоего молчаливого согласия тебя сделали рабом большой политики и послали принимать и творить смерть?.. Вот почему лучший выход для всех нас, оболганных и обесчещенных - это не бросаться обвинениями направо и налево и, тем более, не мстить. Напротив, нам следует сейчас сидеть тихо-тихо по норам и ждать, пока о нас окончательно забудут, как забыли о тех, кто воевал в Афганистане... Лично я так и делаю. Когда по телевидению показывают Чечню - пусть даже сегодняшнюю, а не кадры из военной хроники - я переключаю его на другой канал. И когда те люди, с которыми я познакомился недавно, спрашивают меня, чем я занимался в конце девяносто четвертого - начале девяносто пятого, я с честным лицом, не моргнув глазом, принимаюсь напропалую врать им. А когда приходится загорать на пляже, и меня спрашивают, что это у меня за шрамы на руке и на спине, я несу всякую чушь про то, как я поскользнулся по пьяной лавочке и растянулся на осколках разбитой бутылки!.. Ставров с остервенением выбросил окурок в приоткрытую форточку дверцы.
– Теперь, надеюсь, вы понимаете, почему я никогда не соглашусь на ваше нелепое предложение, - глухо сказал он, косясь в зеркальце на незнакомца.
– До свидания. Но человек в светлом пальто не спешил покидать машину.
– Ну что ж, - сказал он, глядя куда-то в сторону, так что Ставрову отчетливо был виден его правильный профиль на фоне заднего стекла.
– Вы считаете, что я допустил ошибку, затеяв с вами этот разговор... Но позвольте заметить, Георгий Анатольевич, что и вы ошибаетесь, категорически отказываясь от моего предложения. Да, мне понятно ваше желание забыть такое тяжкое прошлое. Но дело в том, дорогой Георгий Анатольевич, что тот червячок в душе, которого вы столь образно упоминали - не простой червячок. Это его все нормальные люди называют совестью. Вот представьте: ест поедом вас этот червячок, растет потихоньку, а потом превращается в небольшую змейку. До поры до времени она еще дремлет, эта змея, потому что в душе вашей, Георгий Анатольевич, царит пока та самая зима, которая так запомнилась вам, а зимой все пресмыкающиеся, как известно, спят... Но где гарантия, что зима в душе продлится до конца ваших дней? Почему вы так уверены, что в один прекрасный день змеи совести не пробудятся и не сожрут ваше нутро? Ставров покрутил головой.
– Что-то мы с вами забрались в дебри, - сказал он.
– Мне пора...
– Извините, - вежливо сказал симпатичный человек в пальто. Потом достал из кармана и протянул Ставрову купюру - видно, она у него была заготовлена заранее.
– Вот, возьмите... Ставров взглянул на купюру и запротестовал, но незнакомец сказал: - Берите, берите, это ведь не просто деньги. Номер на купюре одновременно является номером телефона, и вы сможете позвонить по нему, как говорится, в любое время дня и ночи, если вдруг передумаете. Чем черт не шутит?.. "Если он сейчас попросит передать горячий привет моей жене, придется слегка испортить его внешний вид за столь изощренный шантаж", промелькнуло в голове у Ставрова. Но незнакомец молча выбрался из машины и молча приложил два пальца к виску в шутливом прощальном приветствии. Против своей воли Ставров приоткрыл дверцу и высунулся из машины.
– Я все-таки никак не могу понять, зачем?..
– спросил он вежливо улыбающегося незнакомца.
– Что это даст вам? Что это даст мне? Что это даст всем нам?
– А всё очень просто, - с готовностью, словно давно ждал этого вопроса, ответил "Тихонов-Штирлиц".
– В природе есть закон сохранения энергии. Почему бы не предположить, что существует и закон сохранения справедливости, черт возьми?!.. Когда Ставров отъехал на несколько метров и оглянулся, то на тротуаре никого уже не было. Его недавний собеседник словно растворился в воздухе.

Глава 3

– Вы к кому, гражданин? Вопрос явно относился к Ставрову. Он растерянно оглянулся на закуток вестибюля, отгороженный отполированным до блеска барьером, из-за которого до Георгия и донесся сердитый голос. Из-под белого колпака на него пристально уставились выцветшие колючие глаза. Женщина была в годах и, видимо, обладала незаурядным опытом по части того, чтобы не пускать в палаты посетителей, заявившихся в неурочное время. Черт, раньше здесь было не так строго!.. Что это они вздумали установить режим охраны, как в тюрьме? Надо было захватить что-нибудь... шоколадку хотя бы... или коробку конфет. Но кто же знал?.. Чувствуя себя взятым с поличным вражеским шпионом, Ставров подошел к стойке.
– Я к Александру Левтонову, - сказал он.
– Двадцать девятая палата в хирургическом... Женщина за стойкой полистала какие-то бумаги.
– Ну, есть такой, - с неохотой признала она.
– Только не в двадцать девятой, а в пятьдесят третьей... На пятый этаж перевели его на позапрошлой неделе. Неужели я не был у Сашки уже целых две недели?! Да за такое разгильдяйство меня надо публично выпороть на Красной площади!..
– А вы кто ему будете?
– осведомилась женщина.
– Родственник?
– Самый близкий, - усмехнулся Ставров.
– Мы с ним служили вместе... Что-то человеческое на миг промелькнуло в сухих глазах дежурной.
– Близкий, говоришь?
– с суровым укором сказала вдруг она.
– Что же ты тогда с пустыми руками заявился к своему дружку?
– Да я, это... Я ненадолго... Дай, думаю, забегу на минутку... Проведать, совсем смутился Ставров.
– Ладно, - сказала женщина.
– Иди уж... Только быстро. Ставров поднялся на верхний этаж по узкой бетонной лестнице, где пахло лекарствами, прокисшим молоком и табачным дымом - в каждом пролете на подоконниках красовались разнокалиберные банки, битком набитые свежими, еще вовсю дымящимися окурками. Пятьдесят третья палата оказалась в самом конце коридора. Ставров потянул на себя ручку и с невольной осторожностью переступил порог.
– Ну кто там еще?
– раздался из глубины палаты знакомый голос.
– Да заходите же, не стесняйтесь!.. Ставров прикрыл за собой дверь и сделал два шага к деревянной койке, где под тощим шерстяным одеялом лежал худощавый парень с бледным лицом. Это был Сашка Левтонов.
– А, это ты, Гер, - вяло сказал Сашка.
– Ну, проходи, располагайся, что ты, как неродной? Или боишься, что здесь, как в Грозном, всё заминировано? Шутка вышла невеселой, и Сашка, видно, сам почувствовал это, потому что сделал вид, что ему надо срочно высморкаться. Ставров присел на стул возле койки и огляделся. Палата была небольшой, но казалась пустой. Коек, кроме Сашкиной, здесь больше не было. На тумбочке что-то неразборчиво бормотал цветной телевизор. В глубине комнаты простой обеденный стол был накрыт скатертью, бывшей белой, наверное, лет пять назад. А вдоль стены почему-то было очень много стульев, как в какой-нибудь приемной.
– Ух ты, - воскликнул Георгий, - в какие хоромы тебя поместили!
– Да уж, - скривился Сашка.
– Только я бы лучше в какой-нибудь захудалой коммуналке обитал, чем в таких хоромах!..
– Ничего, ничего, - подбадривающе сказал Ставров.
– Будешь ты еще и в коммуналке жить, и в отдельной квартире!.. Ты, главное, выздоравливай побыстрее!.. Как ты сам-то? Как кормежка?
– Да нормалёк, - нехотя сказал Левтонов.
– А что врачи говорят?
– не удержался от банального вопроса Ставров.
– Они не говорят, - ухмыльнулся Сашка.
– Врачи, старик, предписывают... "Столько-то кубиков того... Столько-то кубиков - этого... Лечебная гимнастика... Пить нельзя, курить нельзя"...
– Он со злостью смял на груди одеяло.
– Обрыдло мне все это, Гера, понимаешь? Об-рыд-ло!..
– Знакомый синдромчик, - из солидарности сказал Ставров.
– Когда сам лежал, тоже готов был на стенку лезть!.. Как моя Ольга говорит: "До блевоты!"...
– Ладно, что мы всё обо мне да обо мне?
– воскликнул Левтонов.
– Ты-то как поживаешь? Что нового? Как жена, дочка?
– Да ничего, - сказал Ставров.
– Пока всё без изменений... Вот дьявол, подумал он. Все-таки что значит - больница!.. Здесь сама обстановка сковывает язык и заставляет посетителя быть каким-то занудным оптимистом. "Все нормально"... "Ничего нового, всё по-старому"... "Как кормят?"... "Как ты себя чувствуешь?"... "Что говорят врачи?"... "Не расстраивайся, все будет хорошо"... "Когда тебя выпишут?"... Хотя о выписке, пожалуй, не стуит спрашивать. И всё!.. И не находится других тем для общения с человеком, с которым ты бок о бок лежал под минометным обстрелом и который действительно тебе ближе, чем самый близкий родственник, потому что не раз и не два спасал тебе жизнь... "А что я ему могу рассказать?", вдруг подумал Ставров. Если вдуматься, то ничего!.. Не будешь же рассказывать о своих делах на работе человеку, который третий год прикован к больничной койке! И не рассказывать же о жене и о дочке тому, у кого с детства не было семьи!.. Он вдруг обратил внимание на бухтящий телевизор. Это был переносной "Шиваки".
– О, я смотрю, ты начинаешь разживаться имуществом!
– шутливо сказал Ставров вслух.
– Кто это тебе приволок?
– Он кивнул на телевизор.
– Неужели родственники отыскались?
– А ты что, не смотрел вчера новости дня по московской программе?
– ответил встречным вопросом Левтонов.
– Новости дня? Ну вот еще, делать мне нечего!.. А при чем здесь твой телик?
– Как причем?
– искренне удивился Сашка.
– Ну, ты даешь, старлей!.. Выяснилось, что не далее, как вчера утром Сашку навестила целая делегация высших чинов из Министерства обороны. Оказывается, Сашку еще в Грозном представляли к медали "За отвагу" - и награда эта, как водится в Отчизне, нашла героя всего через два года... К медали Министерство обороны присовокупило ценный подарок в виде вот этого телевизора. Но главное было не в этом... Генералов сопровождала стая телеоператоров и репортеров, и вечером трогательную церемонию награждения раненого героя показали по столичному каналу... Тут Левтонов замолчал и сосредоточенно уставился в телевизор, где многодетная мать в очередной раз выбирала только импортный стиральный порошок.
– Что ж ты молчишь, герой России?
– хлопнул его по плечу Ставров. Поздравляю!.. Покажи медаль-то! Сашка как-то странно покосился на него.
– Дурак ты, Ставров, или притворяешься?
– спросил задумчиво он.
– Ты что, действительно думаешь, что я буду радоваться дерьмовой железке, которую эти сволочи сунули мне в зубы? Ты думаешь, я от этого так растрогаюсь, что прощу их?.. Телик ихний - ладно, с паршивой овцы хоть шерсти клок, пусть стоит, хлеба не просит, а вот медальку я, только они ушли, выкинул!.. Понял?
– Как это - выкинул?
– не понял Ставров.
– Куда?
– В окошко, куда же еще?.. Попросил сестру, она мне одну створку приоткрыла, и я как швырнул эту побрякушку вниз!.. Представляешь, весной пацаны какие-нибудь найдут ее под деревьями, быть может... А что? Пусть играют! И Левтонов опять отвернулся к экрану, на котором жизнерадостные, пышущие здоровьем парни и девки долго и косноязычно объясняли, почему они предпочитают одну жевательную резинку другой.
– Саш, - тихо позвал его Ставров.
– Ты, главное, не расстраивайся. Всё будет хорошо... Извини, мне пора. Я к тебе еще заскочу на днях... Он хлопнул Левтонова по острому плечу, выпиравшему костлявым углом из-под одеяла, под которое сразу от нескольких капельниц тянулись пластиковые трубочки с разноцветными жидкостями, и быстро вышел. Уже спускаясь по лестнице, Ставров вспомнил про загадочного представителя не менее таинственной Ассоциации, с которым разговаривал той ночью. Вот бы лучше куда эти "народные мстители" направили свои усилия, подумал он. Вместо того, чтобы тратить силы и средства на карательные акции и игры в конспирацию, занялись бы лучше оказанием реальной помощи таким бедолагам, как Сашка!.. Кстати, забыл я совсем рассказать ему про этого типа в пальто. Интересно, что бы мне посоветовал Сашка? Ладно, в следующий раз расскажу ему... Но услышать совет от своего друга Ставрову не пришлось. В тот же вечер Сашка покончил с собой, выбросившись вниз головой из окна своей палаты на бетонные плиты тротуара. Предсмертной записки он не оставил. Видимо, полагал, что ему больше нечего сказать этому проклятому миру... Персонал больницы был в шоке, хотя, на взгляд Ставрова, врачи и сиделки больше опасались обвинений в свой адрес, нежели сожалели о Сашке. Организация похорон легла полностью на плечи Ставрова: Левтонов был сиротой, выросшим в детском доме. Когда тело Сашки было предано земле, Георгий занялся поиском того сюжета, который был показан про посещение Сашки генералитетом. Для этого Ставрову не потребовалось обращаться в Останкино. В НИИ, где вот уже год работал Георгий, существовал отдел, занимавшийся анализом и обобщением телевизионных материалов. В отделе имелся свой видеоархив, который пополнялся с помощью круглосуточно крутящихся в режиме записи видеомагнитофонов. Найти нужную запись оказалось нетрудно - к счастью, ее еще не успели стереть как информативно малозначащую... Просмотрев видеозапись того самого телесюжета, Георгий понял, почему Сашка Левтонов покончил с собой. ... Да, всё было так, как он и рассказывал. Лоснящиеся в притворной заботливости о бывшем подчиненном физиономии армейских чиновников, потеющий от непривычной миссии главком, выдавливающий из своего пузатого нутра угловатые фразы о том, что Отечество-де никогда не забывает своих сынов; охапки пышных, аляповатых цветов и вспышки фотокамер ("Они бы лучше пару килограммов каких-нибудь фруктов принесли, чем эти никому не нужные цветы", не удержался от напрашивающейся мысли Ставров)... И уже в самом конце сюжета, когда у сановных посетителей иссяк скудный запас теплых слов, бойкий закадровый голос оттарабанил: - Да, награда, как этого и следовало ожидать, нашла героя, но радость от этого события несколько омрачает одно неприятное обстоятельство. Жить бывшему прапорщику Александру Левтонову осталось совсем немного. Приговор врачей был суров и однозначен - рак крови... Поэтому не исключено, что вы видите на своем экране этого обаятельного человека в последний раз... Рекламная врезка. "Самые горячие и животрепещущие новости - только на нашем канале!"... Ставров ударил кулаком по колену, не чувствуя боли. Вышел на балкон, покурил, невидящим взглядом окидывая зимне-серый мир вокруг. Вернувшись в квартиру, спросил жену, возившуюся в ванной со стиркой: - Оль, где те деньги, что я нахалтурил на прошлой неделе? Ольга с иронией склонила голову к плечу: - А что такое?
– Мне срочно нужна та стотысячная купюра, которую я тогда принес!
– И где же я тебе ее возьму?
– поинтересовалась жена.
– Рожу, что ли?.. Или ты думаешь, что я деньги - если, конечно, это можно назвать деньгами - в бочке вместо капусты на зиму солю?!.. Давным-давно я разменяла твою жалкую сотенную... А что мне было делать - сидеть и любоваться на нее, что ли? Ставров отвел глаза.
– Ладно, не кипятись, - пробормотал он.
– Ну, разменяла так разменяла, что ж теперь?.. Жена хмыкнула и с таким ожесточением принялась полоскать рубашку, словно это был ее "непутевый муженек", измочаленный и скрученный в несколько раз. Ладно. Вернувшись в комнату, Георгий включил компьютер и запустил программу подключения к Сети. Вдруг на экране появилось предупреждение: "На ваш адрес Е-MAIL поступило экстренное сообщение. Отправитель неизвестен. Будете просматривать? (Да, Нет)". Ставров пожал плечами. За все полтора года владения персональным "почтовым ящиком" в системе электроннной почты его скромная персона еще никого не заинтересовала. Кто бы мог пожелать что-то сообщить ему? Какой-нибудь заблудившийся в Сети новичок? Или хулиган-хакер, сочинивший послание, сплошь состоящее из самых отборных ругательств, и запустивший его в Сеть по принципу "на кого Бог пошлет"?.. Однако, Ставров не угадал. Сообщение было весьма коротким. Оно содержало всего одну, абсурдную для посторонних, фразу: "На тот случай, если змеи начинают пробуждаться после зимней спячки, повторяю номер, с помощью которого их можно успокоить..." - и далее шли семь цифр. Георгий покрутил удивленно головой. "Павлин, говоришь?", пробормотал он одну из своих любимых присказок, еще в детстве позаимствованных у знаменитого киношного красноармейца Сухова, и потянулся к телефону.

Глава 4 - Пап, посмотри, какая неприятная рожа!
– Капка потянула Ставрова за рукав.
– Где?
– рассеянно полюбопытствовал Георгий, озираясь по сторонам.
– Да не там!
– снова дернула его руку дочь.
– Там, куда ты уставился, обыкновенная Баба-Яга на самолете...
– На аэроплане, - машинально поправил Капку Ставров.
– О, господи!
– совсем по-взрослому вздохнула Капка.
– Ну пусть будет на аэроплане!.. Ты не туда смотришь, пап. Вон там, внизу, видишь мальчишку?.. Ставров обвел быстрым взглядом первый этаж магазина, благо с балкона второго этажа центральный зал "Детского Мира" был виден, как на ладони. Несмотря на выходной день, посетителей здесь было немного. А те, что все-таки заявились сюда, явно не горели желанием сметать с прилавков и из-под оных все товары подряд. Давным-давно кануло в Лету время жарких битв изнеможенных очередей за дефицит и торговли из-под полы импортными шмотками на лестничных площадках между этажами. Насколько помнилось Георгию Ставрову, последний раз он был в самом большом детском универмаге страны именно в те годы, когда приобретение даже пустячных вещей носило характер этакой вылазки за "языком" в тыл врага. Теперь же невооруженным глазом было видно, что "Детский Мир" стал не только и не столько магазином, сколько гибридом городка аттракционов и тематической выставки "Жизнь и быт хорошо обеспеченного ребенка в конце ХХ века". Тот самый зал, на который с высоты полета моторизованной Бабы-Яги взирали сейчас Ставров и Капка, был отдан во власть детей полностью и безраздельно. Буквально на каждом квадратном метре здесь был установлен либо игральный автомат, либо надувная горка для малышей, либо игрушечный домик размером со шкаф. Главным же аттракционом, по отчетливо просматривающемуся замыслу администрации, должна была стать десятиместная карусель в центре зала, над которой болтались в корзине воздушного шара мультяшные мыши неестественной величины. Мальчишка, которого показала отцу Капка, вовсе не был отталкивающим уродом. Это был нормальный с виду сверстник дочки Ставрова. Ну, может быть, на пару лет ее постарше... Однако от окружавших его детей он отличался не только высокомерно-презрительным взглядом - что, скорее всего, и вызвало антипатию Капки. Он на ходу что-то говорил в прижатую к уху черную коробочку мобильного телефона - и вовсе не такого игрушечного, который Ставров в прошлом году подарил дочке на именины. На нем были кожаные брюки, ботинки армейского типа на высокой подошве - детский вариант модного в сезоне "пэтриота", небрежно распахнутая курточка из дорогой овчины. Мальчик был ходячей иллюстрацией с обложки "Бурда моден". Он отнял от уха телефон, сунул его огромному мужчине крепкого телосложения, неотступно следовавшего по пятам за мальчишкой (еще один человек в низко надвинутой на лицо шляпе держался в стороне, профессионально оглядывая окружающее пространство и фиксируя любые излишне резкие движения в нем) и устремился к игральному автомату типа "стрелковый тир". Там из электронного ружья - впрочем, весьма похожего на настоящую снайперскую винтовку - уже палил по невидимым мишеням мальчишка лет десяти, но юный плейбой явно не был обременен терпением настолько, чтобы безропотно дожидаться своей очереди. Он грубо оттолкнул своего конкурента от автомата и схватился за приклад ружья. Обиженный мальчуган громко запротестовал, и к нему рванулась было просто одетая женщина, но возле них мгновенно возник громила. Ставрову было хорошо видно, как, не переставая перемалывать жвачку, он что-то спокойно, но непреклонно процедил на ухо женщине, а потом протянул женщине цветную бумажку, и мамаша, с готовностью приняв компенсацию, заторопилась к выходу, влача за собой всхлипывающего сынишку. Ставров, не сдержавшись, скрипнул зубами и огляделся. Капки рядом с ним уже не было, и он узрел ее сиреневую вязаную шапочку перед витриной с образцами косметики, которые зачарованно изучала Ольга.
– Послушай, Гер, - сказала с необычным для нее смущением жена Ставрову, когда он подошел к ней.
– Мне тут одна тушь понравилась... Вон та, третья справа. Ставров тупо уставился на продолговатый цилиндрик цвета "синий металлик" - Ну, а в чем дело?
– осведомился он.
– Если нужно, купи!..
– Ой, она же дорогая!
– тут же испугалась Ольга.
– Ты что, забыл, зачем мы сюда приехали? На Лубянку они совершили вылазку, чтобы приобрести "осенне-весенние" ботинки для дочки, которая давно изнывала по модным "платформам" на толстой подошве и высокой шнуровке. Масла в огонь подлила соседка, которая накануне побывала в "Детском Мире" и якобы видела там итальянские ботинки нужного фасона, причем всего за двести новых рублей. Однако, прибыв в магазин, Ставровы решили разведать прочие торговые точки, коих здесь было великое множество.
– Нет, не забыл, - медленно проговорил Ставров.
– Но ты не бойся, Оль: я тут немножко подхалтурил на днях, так что готов пожертвовать тебе свою заначку!..
– А жить мы на что будем?
– продолжала сомневаться жена.
– Ты уверен, что вам на следующей неделе дадут зарплату? Ставров красноречиво пожал плечами.
– Ну, вот видишь, - сказала с упреком жена.
– Слушай, тебе эта тушь нужна?
– начиная злиться, резко спросил ее Ставров.
– Ну и что дальше?
– Раз нужна - покупай!
– На какие шиши?
– посуровело Ольгино лицо.
– А если ты считаешь, что это дорого, - тогда не покупай. Это было недопустимой оплошностью. И куда только делся девятилетний опыт супружеской жизни, в том числе - реагирования на заведомо провокационные вопросы типа "Как ты считаешь, милый, мне идет вон та норковая шубка?" (лучшая тактика в таких случаях - ни в коем случае не критиковать вещь, ибо это может быть воспринято как скрытое скряжничество с твоей стороны, и уж тем более не сосредотачивать внимание на стоимости товара, а похвалить объект вожделений супруги так, чтобы в конце концов она сама отказалась от своих поползновений)!..
– Вот всегда ты так, - запричитала жена.
– Стоит мне что-нибудь присмотреть себе, как ты сразу начинаешь искать повод, чтобы отговорить меня от покупки!.. Боже, и зачем я, дура, только выходила замуж?!
– Эй, предки, мы идем смотреть ботинки для меня или нет?- нетерпеливо встряла Капка.
– В самом деле, Оль, чего ты раскричалась? Люди ж вокруг, - примирительно сказал Ставров.
– Куда нам идти-то, а?
– Ой, да пошел ты в жопу, придурок!
– отмахнулась от него Ольга, резко разворачиваясь и устремляясь куда-то в недра магазина с решимостью легендарного крейсера "Варяг". В минуты душевного волнения супруга Ставрова не гнушалась отборным словцом, что никак не вязалось с ее хрупкой красотой. Никто бы не поверил, что женщина с подобной внешностью способна выражаться крепче подзаборного забулдыги. Но Георгий давно привык не удивляться и не оскорбляться. Он знал, что под этим имиджем супруги скрывается ранимая и вполне порядочная натура... Когда они поднимались на третий этаж, пейджер в кармане Ставрова чуть слышно пикнул. Стараясь действовать незаметно от жены, а особенно - от дочери, Георгий достал приборчик и нажал кнопку приема. На крохотном дисплее "Моторолы" значилось лаконичное сообщение: "Мальчик, которого охраняют". Внутренне похолодев, Ставров отключил пейджер, стирая злополучные слова с экранчика, но они продолжали гореть перед его мысленным взором подобно зловещему предупреждению, которое царь Валтасар увидел однажды на стене во время пира. Они что - с ума сошли?!.. Ну ладно, когда речь идет о каком-нибудь заправском мафиози - но взрослом, а не ребенке! Или они считают, что раз он, Ставров, когда-то прошел все круги ада, то стал отъявленным головорезом?.. Да, никто не спорит, мальчишка отвратителен как развращенный вседозволенностью негодяй. Но нельзя же убивать только за это! И пусть даже руки у папаши этого белокурого засранца - по локоть в крови, но разве можно вот так, смертью его отпрыска, мстить ему?!.. Словно уловив мысли Ставрова, пейджер пикнул снова. На этот раз сообщение было еще короче: "Вариант триста". Георгий с облегчением вздохнул. С облегчением потому что на кодовом языке Ассоциации этот термин, использовавшийся нашим спецконтингентом и в Афгане, и в Чечне, означал, что объект следует лишь припугнуть, возможно, даже побить, но не уничтожать. Потом по экранчику бойко, словно жучки, побежали буквы: "Жди вызова". Скорее всего, мальчишку, который развлекался в городке аттракционов, "вели" вплотную люди Ассоциации, а Cтаврову надлежало вступить в игру лишь тогда, когда руководители операции посчитают, что настал удобный момент. Это произошло в самое неподходящее время - когда Ольга, наморщив свой ангельский лобик и сдувая с покрасневшего от наклона лица прядь волос, вопросительно воззрилась на мужа; мол, что ты скажешь?.. Капка вертела кокетливо ножкой то в одну, то в другую сторону, демонстрируя примеряемый ботинок. В отсеке, где происходила распродажа итальянской обуви под броским рекламным слоганом "Обул и больше не снимай!", обслуживающего персонала было больше, чем покупателей. Поэтому пейджер Ставрова пикнул в этой гулкой пустоте помещения особенно слышно. Девица за кассовым аппаратом, полировавшая ногти, не удержалась от заинтересованного взгляда в сторону Ставровых. Но Ольга, зорко перехватившая этот взгляд, нахмурилась.
– Что это распикался твой приемник?
– с подозрением осведомилась она.
– Не обращай внимания, Оль, - сказал Георгий, нажимая кнопку на пейджере.
– Курс валют меняется, наверное, слишком резко...
– А тебе он так прямо нужен!
– язвительно заметила жена.
– Чем всякой ерундой заниматься, сказал бы лучше, как ребенку обувь?
– По-моему, нормально, - растерянно промямлил Ставров.
– Не жмет, Капелька? Капка всем своим видом показывала, что ботинки - словно изготовлены лично для нее. Но Ставровы уже имели печальный опыт на этот счет, когда, не пройдя и сотни метров, Капитолина начинала жаловаться на мозоли, и тогда выяснялось, что купленные накануне туфли (сапожки, сандалии, босоножки и прочие обувные изделия), которые были ей вчера впору, сегодня либо на размер меньше, либо хлябают на ноге... Выбирая обувь, Капка неизменно руководствовалась не размером, а фасоном.
– Ну, вы тут еще подумайте хорошенько, - сказал Ставров своим "женщинам", - а мне надо срочно отлучиться в одно место.
– Ку... далеко, пап?
– спросила Капка.
– В туалет.
– Приспичило, что ли?
– ворчливо полюбопытствовала Ольга.
– Говорила же тебе, не пей на дорогу кофе, а тебе мои слова были - как о стенку горох!..
– Да я мигом, - бодренько пообещал Георгий.
– Не успеете и двух пар еще примерить, как я вернусь. Насчет туалета он вовсе не врал, потому что третье сообщение, переданное на его пейджер, гласило: "В туалете у 127 секции". А поскольку Ставров знал, что одной примеркой Ольга никогда не ограничивается, то надеялся выполнить свое обещание насчет быстрого возвращения. Прикидывая мысленно разные варианты своих дальнейших действий, Ставров учитывал, что "объект" находится под охраной, но он не предполагал, что охранники поведут себя столь беспечно. Надежнее всего в подобной ситуации было бы, если бы они сопровождали мальчишку вплоть до самого унитаза. Может быть, хотя бы одному из них надо было не погнушаться и зайти в тесную кабинку вместе с юным мафиози. Но в действительности охранники повели себя неосторожно. Один из них занял сторожевой пост снаружи, перед дверью в туалет, словно не собирался пропускать внутрь только мрачных типов с оттопыренными подмышками или с автоматами наизготовку. Второй - тот, чье лицо скрывала низко надвинутая шляпа, - вошел вразвалочку вместе с мальчиком в туалет, и вскоре оттуда очень торопливо выскочили несколько мужчин, на ходу приводя в порядок свои брюки, а затем вышла, что-то сердито, но негромко ворча, пожилая тетка в синем сатиновом халате, которая явно выполняла функции менеджера в столь благородном заведении. Ожидания Ставрова, что громила у входа не будет пускать только вооруженных мужиков в масках, не сбылись. Стоило Георгию направить стопы к деревянной двери, на которой был нарисован очень абстрактный мужской силуэт, напоминавший грудную мишень, как телохранитель кашлянул и сделал короткое, но недвусмысленное движение наперерез.
– Туалет закрыт, гражданин, - наглым голосом сообщил он, не глядя на Ставрова. По техническим причинам... Георгий изобразил на своем лице ужасную гримасу.
– Мне очень надо, поймите!
– заныл он, усиленно переминаясь с ноги на ногу. Просто сил нет терпеть!.. Пустите, а? Ну, что вам стуит?.. Громила хмыкнул.
– Ты что, глухой, мужик?
– миролюбиво осведомился он.
– Сказано тебе - клозет не функционирует. А если очень хочется, то сходи куда-нибудь под кустик... на Красной площади! Знаешь, как умные люди говорят? "Пусть лучше лопнет совесть, чем мочевой пузырь"!.. Он задребезжал хриплым смешком, явно высоко оценивая свое остроумие. Как потенциального противника Ставрова он, судя по всему, не воспринимал вовсе. И зря. Потому что в тот же момент Ставров, даже не вынимая рук из карманов куртки, коротко ударил коленом в пах комику-любителю, а когда тот стал съеживаться так, будто его тоже постиг внезапный позыв к мочеиспусканию, каблуком второй ноги наступил ему на голеностопный сустав и тщательно проутюжил его, дробя кости. Редкие прохожие, шествовавшие мимо коридорчика-тупика, где располагался вход в туалет, так и не поняли, почему дюжий детина, только что травивший анекдоты своему дружку, вдруг вскрикнул и сполз по стене на пол. Для особо любопытных Ставров сделал успокаивающий жест, а затем открыл дверь туалета и одним рывком, используя тело охранника, как щит, втащил своего недавнего собеседника внутрь. И тут же оцепенел. Но вовсе не от того, что в двух метрах от себя увидел черное отверстие револьверного дула - второй охранник, оказывается, караулил вход в туалет возле самого турникета, на посту старушки-контролерши, и реакция на вторжение в туалет незваных посетителей у него оказалась отменной. Ставров застыл, как вкопанный, потому что поля шляпы уже больше не закрывали лица владельца револьвера: шляпа лежала на деревянном столике рядом с турникетом. В этой ситуации Ставрова больше всего поразила личность человека, целившегося в него. Потому что это был не кто иной, как Юрка Ренжин, бывший командир отделения в третьем взводе. Через секунду он тоже узнал Ставрова, и ствол его револьвера медленно опустился.
– Старший лейтенант Ставров? Анатольич?
– с огромным удивлением спросил он. Откуда ты здесь взялся? Георгий отшвырнул от себя громилу, телом которого закрывался, тот ударился лбом о кафельную стенку, взвыл от боли и рухнул без сознания.
– Да вот, - непринужденно пустился в объяснения Ставров, - приехали с женой и дочкой купить кое-что из обуви, и мне пописать захотелось, прихожу - а тут этот мудила вздумал мозги мне пудрить. Грубил, распускал ручонки, ну я его и приложил... слегка.
– Да уж видно, что - слегка, - широко осклабился Ренжин.
– Ты, Анатольич, всегда отличался любовью к ближнему!.. Он мало изменился за прошедшие два года. Только слегка пополнел, отпустил усики, да волосы его заметно поредели. А шрам на лбу оставался таким же уродливо-красным, как два года назад. Это не было отметиной от пули или осколка. Это было следствием того, что один из боевиков пытался вырезать на лбу попавшего в плен сверхсрочника Юрки пятиконечную звезду, но художник из чеченца оказался никакой, и он уже собирался, подобно чукче-хирургу в известном "чернушном" анекдоте, перечеркнуть свой опус с воплем отчаяния "Нэ получается, аднако!", как тут Ставров с горсткой своих окровавленных десантников ворвался в подвал, где происходило дело, и вовремя всадил разрывную пулю прямо в кисть руки горе-художника, превращая ее в кровавый обрубок с белоснежной костью... Ставров сморгнул, прогоняя видение, до мельчайших деталей реконструированное памятью в столь неподходящий момент. На мгновение ему стало трудно дышать, в горле словно раздулся резиновый шарик, и захотелось плюнуть и на Ассоциацию, и на задание, и на все остальное, повернуться и уйти восвояси, и пусть кто-нибудь другой разбирается в хитросплетениях судеб и мучается, не зная, как поступить в ситуации, подобной этой, и стоит ли вообще как-то поступать... Но он не ушел. Вместо этого он спросил: - А ты что здесь делаешь, Юрук? Ренжин не успел ответить. Откуда-то из глубин туалета донесся капризный мальчишеский голос: - Эй, ты, человек со шрамом, с кем это ты там балаболишь?
– Успокойтесь, Владислав Николаевич, - громко ответил Юрка, не отводя взгляда от Ставрова.
– Всё спокойно, это мы с напарником тут беседуем... Не торопитесь, занимайтесь по своему плану, сколько вашей душе будет угодно!
– Смотри у меня, - пригрозил мальчишка и вновь умолк, только время от времени что-то бормотал невнятно.
– Это что еще за юный деспот?
– поинтересовался Ставров.
– О, это важная птица... Кстати, раз уж ты вывел из строя моего напарничка, прикрой-ка дверь. Ставров послушно задвинул засов на внутренней стороне двери.
– Что-то я не пойму, Юр, - сказал он.
– Он что, сынок какого-нибудь мафиозного босса?
– Ренжин кивнул и отвел глаза.
– И ты пошел на службу к таким сволочам? Зачем, Юрок?
– Да лишь затем, что они мне платят!
– с вызовом сказал Юрка.
– И ого-го как!..
– Но как ты мог... они же об тебя подошвы вытирают!
– задохнулся Ставров.
– Слушай, командир, не надо со мной воспитательную работу проводить!.. Моя задача - охранять этих подонков, и я буду выполнять ее, потому что ничего больше в этой жизни я делать не умею!.. Да и не такие уж это подонки - ангелочков среди людей вообще не бывает, Анатольич!.. Эти просто более жестоки, чем другие, вот и всё. И потом... бесполезно что-то пытаться изменить в нашем сволочном обществе. Ну, допустим, не я, а кто-то другой будет оберегать этого маленького подлеца, так какая разница?.. Знаешь, Гер, какое у него любимое занятие? Палить стальными шариками из окна по прохожим - папаша на день рождения додумался подарить ему пневматический пистолет... Позавчера мамаша из соседнего дома с пятилетней девочкой шла, и он малышке в ногу попал, так она до сих пор ходить не может, ее теперь в коляске возят!.. Ренжин скрипнул зубами и спрятал револьвер в кобуру под мышку.
– А что это он там засел?
– поинтересовался Ставров, кивая в сторону кабинки. Понос прошиб, что ли?
– "Понос", - усмехнулся Юрка, и шрам на его лбу на мгновение расправился.
– Если бы!.. Мастурбирует он там, понял? Вот почему пришлось оккупировать туалет - ему внезапно захотелось заняться этим именно сейчас!.. Этот гаденыш умудрился узнать номер "телефонной эротики", а учитывая, что позвонить туда он может откуда хочет по своему "сотовику", то иногда нам с напарником приходится на уши вставать, чтобы обеспечить ему уединение... Это ж такой придурок, он и при людях не погнушается делать свое дело, потому что за людей никого не считает!..
– Юрка, стреляй в него, это же киллер!
– раздался вдруг из угла слабый голос, и Ставров с Ренжиным поглядели туда. Громила, как оказалось, уже пришел в себя после обморочного отсутствия и теперь, царапая ногтями кафель, чтобы подняться, спешил просветить своего напарника.
– Стреляй!.. В глазах Ренжина появилась тень подозрения.
– Подожди-ка, Анатольич, - с подозрением сказал он, - ты и вправду?..
– Да, - сказал Ставров, делая размашистое движение ногой назад и вбок, и появившийся в руке громилы пистолет брякнулся на пол и с лязгом отлетел к ногам Юрки. Вторым ударом той же ноги Ставров достал грудь громилы, и тот, захрипев, откинулся на стену. Из уголка его рта потекла струйка крови.
– Это ты верно понимаешь. Я пришел по душу этого маленького засранца, Юрок.
– Но я не могу тебя пропустить к нему, Анатольич,- едва шевеля белыми губами, прошептал Ренжин.
– Ты ведь не его убьешь, ты меня убьешь! Он наклонился и поднял зачем-то с пола пистолет.
– Да не собираюсь я его убивать, - с отвращением сказал Ставров.
– Хватит с него и небольшого сеанса воспитательной работы...
– Нет, - сказал Ренжин и поднял пистолет на уровень груди Ставрова.
– Лучше уходи, старлей, а я тебя не выдам. Договорились?
– Дурак, - сказал Ставров, - ты хоть знаешь, на кого ты сейчас работаешь? На тех, кто заварил всю эту кашу по "наведению кон-ституционного порядка", понял?! Это они начали ту войну, Юр, а теперь ты их собираешься защищать?
– Я сейчас выстрелю, - сказал Ренжин, и Ставров понял, что его бывший боевой соратник вовсе не шутит. И тогда он прыгнул через то пространство, которое их разделяло - теперь уже навсегда...

* * *

– Где тебя черти носят?
– накинулась на Ставрова Ольга, когда он вновь появился в обувном отделе. И не удержалась от присущих ей образных сравнений: - Мы уж хотели в лапоть насрать и за тобой послать!..
– В туалет большая очередь была, - пояснил Георгий.
– Пришлось ждать... Ну, как дела? Всё уже перемеряли?
– А что толку-то?
– сказала жена.
– У дочки нога какая-то нестандартная. То мало, то хлябает...
– То не нравится, - вставила Капка, начинавшая скучать.
– Мам, пойдем отсюда, а? Мне уже здесь надоело!
– Навырост надо брать ей обувь, навырост, - авторитетно сказал Ставров.
– Ага, - с иронией сказала дочь.
– А потом носить, как бабка старая, с двумя парами шерстяных носок, да? Нет уж, спасибо!
– И она демонстративно отвернулась.
– Может, и мне что-нибудь примерить?
– задумчиво спросила неизвестно кого Ольга.
– А то черные сапоги прохудятся, не дай Бог - и вообще нечего будет надеть!
– Мам, ну пойдем отсюда!
– заныла Капка.
– Поехали домой! Я уже кушать хочу!
– Вот засранка!
– сказала жена Ставрову.
– Если ей ничего не купили - значит, и другим ничего не надо!.. Ну что за ребенок? Что за ребенок, мысленно повторил Ставров, и перед ним всплыло лицо другого ребенка, когда он ударом ноги сорвал с петель хлипкую дверь туалетной кабинки. Одного взгляда Ставрову тогда хватило, чтобы испытать неимоверное отвращение... А ту безобразную сцену, которая последовала, Ставрову хотелось вычеркнуть из своей памяти на всю оставшуюся жизнь, но он знал, что из этого ничего не выйдет и что воспоминание это так и будет преследовать его в самый неподходящий момент... "Гаденыш" так перепугался, увидев Ставрова - хотя в руках у того не было оружия - что обмочился прямо в приспущенные штаны и стал заикаться. "Д-д-дядя, - с трудом выговорил он, трясясь и не отрывая взгляда от лица Ставрова, - н-не н-надо!.. С-скаж-жи, что ты-ты-ты х-хочешь? Х-хочешь дд-денег, а?"... "Нет, - сказал ему Ставров.
– Не хочу. Я только хочу, чтобы ты на всю жизнь запомнил и зарубил себе на носу: деньги не всесильны. И еще я хочу, чтобы ты не брал пример со своего папаши. Иначе когда-нибудь плохо кончишь. Как и он...". Он развернулся, собираясь уходить, но краем глаза уловил сзади себя подозрительное движение. Повернулся как раз в тот момент, когда мальчишка доставал из кармана куртки черный пистолетик. Еще немного - и он успел бы выстрелить. Пневматика пневматикой, но при выстреле с такого близкого расстояния вполне можно человека сделать уродом, а то и убить - если попадешь в висок. "Ишь ты, чего удумал", пробормотал Ставров, отбирая у мальчишки пистолетик. В следующее мгновение он вскрикнул от боли в укушенной руке - маленький извращенец впился зубами в запястье Ставрову, словно вампирчик. Схватив его за волосы, Георгий с трудом подавил в себе желание шмякнуть его мордочкой о кафель так, чтобы мозги разлетелись во все стороны. Вместо этого он сунул мальчишку лицом в унитаз, приговаривая: "Хлебни, хлебни, сучонок!"... Мальчишка хлюпал, пытаясь кричать, и сучил ногами, но Георгий держал его цепко. Потом Ставров извлек мальчишку из унитаза, связал ему руки за спиной его же ремнем и сказал, приблизив свое лицо к его мокрой и искаженной страхом и ненавистью мордочке: "Сиди здесь, пока тебя не найдут. А будешь дергаться - тогда тебя найду я, и никакая охрана тебе не поможет!"...
– Эй, - сказала громко Ольга, и Ставров очнулся.
– Ты меня слышишь или спишь на ходу?
– Да, - невпопад ответил Ставров. И подумал: "Если бы все это было сном!"...

* * *

Юрка Ренжин оказался прав. Через три дня в передаче "Дорожный патруль" по шестому каналу сообщили о том, что на одной из окраин Москвы, в скопище гаражей и строительных свалок, были обнаружены два трупа неизвестных, расстрелянных в упор, причем один - из автомата Калашникова, а другой - из револьвера. Впрочем, неизвестными они были только для милиции. Когда мертвецов показали крупным планом, то в одном из них Ставров опознал Ренжина, а в другом громилу-охранника. Мафия не прощала ошибок и неудач, и особенно - своим "шестеркам"... Ставров и не подозревал, что задание, выполненное им в "Детском Мире", было его первым испытанием, и уж тем более он не ведал, какую цель преследуют те, кто проверяет его таким способом. Впрочем, даже если бы тогда кто-то и раскрыл Георгию глаза на происходящее, истина эта показалась бы ему плодом чьей-то необузданной фантазии... Глава 5

Пулька ударилась в центр нарисованного на листе белой бумаги черного кружка размером с редиску и отрикошетила в потолок. Капка тут же заорала и запрыгала, как сумасшедшая. Ставров приложил палец к губам, но было уже поздно. Дверь комнаты отворилась, и на пороге возникла фигура Ольги. Руки ее были в мыльной пене, и она держала их опущенными вниз, словно опасаясь испачкать мылом передник.
– Ну что вы с ума тут сходите?
– укоризненно осведомилась она.
– У вас совесть есть?
– Несмотря на употребляемое ею множественное число, обращалась она исключительно к Ставрову.
– Я там, понимаешь, пашу, как проклятая... раком в ванне второй час торчу с этой стиркой, а они тут развлекаются!.. Ну как так можно, а? Ее голос дрогнул, а на глазах показались слезы. Ставров виновато сказал: - Оленька, ну мы же не хотели!..
– А папулька интересную игру придумал, мам!
– подхалимским голосом сказала Капка, словно не замечая сурового лица матери.
– Мы с ним по очереди из игрушечного пистолета в мишень стреляем, и сначала у меня никак не получалось попасть, а теперь я даже метче, чем он, стреляю! Хочешь, покажу? С этими словами Капка вскинула пистолет в боевое положение. Ольга невольно попятилась и торопливо сказала: - Вот мне только еще не хватало глазеть, как вы тут дурью маетесь!.. Ну ладно бы ребенок в пистолетики играл - хотя и ей такие игры не нужны, она же девочка!
– а ведь и папаша, как малое дитятко, увлекся... Детство в одном месте заиграло у тебя, Гер, что ли?
– Оль, ну что ты?
– опрадывался Георгий.
– Просто Капке стало интересно, вот я и решил показать, как надо целиться... А насчет того, что девочка... Может, когда-нибудь ей это пригодится в жизни?
– Еще чего не хватало!
– отрезала жена.
– "Пригодится"!.. Думай, что говоришь-то! Или мало тебе самому Чечни было, раз ты и ребенка куда-то собираешься отправлять воевать?!..
– При чем здесь война?..
– начал было Ставров, но Ольга, не слушая больше его, покинула комнату и захлопнула за собой дверь так, что из косяка вывалился кусочек шпаклевки. Капка толкнула отца в плечо, протягивая ему черный пластмассовый пистолетик.
– На, пап, - сказала она просительным тоном.
– Твоя очередь... Ставров, тяжко вздохнув, взял пистолет и, не целясь, послал в мишень, прикрепленную к противоположной стене, одну за другой три пластмассовых пульки. Ни жена, усматривавшая в этом времяпровождении мужа пустую забаву, ни дочка, считавшая, что Ставров стремится просто поиграть с ней, не предполагали и предполагать не могли, что таким образом Георгий готовился к выполнению очередного задания Ассоциации... ... После наказания "гаденыша" в "Детском Мире" несколько дней прошли тихо и без чьих-либо попыток войти в контакт со Ставровым. Георгий начал уже подумывать, что Ассоциация решила в одностороннем порядке расторгнуть заключенный с ним, хотя и устный, договор. Но это было не так. Отправившись однажды на оптовый рынок за куриными окорочками, Ставров был потрясен, когда, в ответ на его просьбу выбрать "ножки Буша" попостнее, продавщица, мило улыбнувшись, предложила ему войти в контейнер и самому порыться в картонном ящике с товаром. Удивленный таким нежданным сервисом Георгий последовал совету торговки и был просто-таки сражен наповал, когда узнал в мужчине, сосредоточенно разбивавшем топором мороженые брикеты окорочков в недрах контейнера, своего вербовщика, столь походившего на Штирлица-Тихонова. Впрочем, сейчас сходство этого человека с известным киноактером было куда меньше, чем в прошлый раз, если учесть, что, в полном соответствии с обстановкой, он был одет в грязный бушлат полувоенного образца, вязаную шапочку и резиновые сапоги, а щетинистое лицо его было искусно перепачкано чем-то черным.
– Пока вы выбираете себе окорочка - кстати, искренне рекомендую этот ларек, здесь в мясе намного меньше холестерина, чем в других местах, - проговорил, как ни в чем не бывало Заказчик (про себя Ставров стал его называть так, учитывая, что "Штирлиц" явно не собирался представляться, а если бы и сделал это, то не было бы никакой гарантии, что его действительно зовут именно так, а не иначе), выслушайте наше очередное задание... Георгий машинально стал перебирать застывшие куриные ножки, словно действительно стремился отыскать среди них поистине образцовые.
– А почему вы так уверены, что я не передумал работать на вас?
– осведомился он вполголоса. Заказчик мягко улыбнулся.
– Потому что другого выхода, Георгий Анатольевич, у вас нет, - вполне дружелюбно и даже как бы сочувственно произнес он.
– Змеи проснулись, Георгий Анатольевич, и усыпить их вновь теперь едва ли будет возможно... К тому же, полагаю, не в ваших интересах, если определенные... м-м... органы узнают о том, что вы заделались киллером. Ставров резко вскинул голову.
– Но-но, полегче!
– предупредил он.
– Во-первых, я еще никого не убил...
– Вы так полагаете?
– церемонно поинтересовался Заказчик, словно в задумчивости поигрывая огромным топором перед лицом Георгия. Чувствовалось, что даже с таким оружием, как топор, Заказчику приходилось обращаться не раз.
– А этот ваш бывший сослуживец... Ренжин, кажется?.. тот, что пал от руки неизвестного? Так ли уж неизвестен его убийца, если его пальчики остались на рукоятке пистолета, из которого он выстрелил в лицо своему бывшему другу? И, в общем-то, совершенно правильно сделал, потому как свидетелей надо убирать в любом случае, невзирая на степень близости с ними... Спокойно, Георгий Анатольевич, - предупредил Заказчик, наблюдая за лицом Ставрова, - не делайте резких телодвижений... Я ведь чисто гипотетически анализирую ситуацию и, конечно же, вовсе не собираюсь выдавать вас упомянутым мною органам... равно как и шантажировать вас. Я просто напоминаю вам, как обстоит дело с нашим договором, а он теперь не просто подписан нами... хотя и в уме, разумеется... он подписан кровью, Георгий Анатольевич, и я хочу, чтобы вы осознали все последствия этого. Несмотря на гнусное стремление выражаться заумно и витиевато, незнакомец был полностью прав. Георгий уставился в ящик с окорочками, но видел он перед собой лица жены и Капки и ничего больше. "Болван, какой же ты болван, Герка, - сказал он себе.
– Ты думал, что будешь воевать за попранную справедливость, а тебя просто-напросто поймали на крючок. Ты думал, что будешь сражаться на стороне честных и порядочных людей, а оказалось, что тебя собираются использовать в разборках между мафиозными группировками... Нет, мало все-таки тебя и других таких же идеалистов, как ты, посылали под пули в Грозном!.. Ничему, абсолютно ничему не научила эта война ни тебя, ни твоих товарищей. А особенно главному нет и не может быть никаких оправданий тупой смелости, потому что в конечном счете она хуже трусости... Ведь признайся, что если бы ты обладал хоть крупицей здравого смысла, то давно сообразил бы, что не случайно именно тебя выбрали в качестве "бла-ародного мстителя". И не случайно именно тебе поручили расправиться с гадким мальчишкой - ведь те, кто заказывал тебе это, прекрасно ведали, что ты и охранник пацана не просто друзья - фронтовые друзья... А, может быть, и с Сашкой Левтоновым всё было совсем не так, как казалось?" - кольнула Ставрова неожиданная мысль, но он постарался прогнать ее прочь, потому что если поверить еще и в это, то тогда вообще следовало волком завыть от сознания того, что тебя унизительно обманули, словно неразумного младенца...
– Ладно, - глухо сказал он, когда, наконец, все эти мысли пронеслись в его голове, а мышцы, сведенные желанием нанести парочку ударов от души, расслабились.
– Что там вы мне заготовили?
– Вы современной эстрадной музыкой увлекаетесь?
– вопросом на вопрос ответил Заказчик.
– Не очень...
– Что ж, придется вникнуть в нее поглубже... Впрочем, надеюсь, этот певец вам известен?
– В руке Заказчика, как кролик из шляпы фокусника, возникла аудиокассета с портретом длинноволосого молодого человека, мечтательно улыбающегося туманным далям. Ставров невольно почесал затылок. Сказать, что певец был очень известен, значило ничего не сказать. Наверное, если бы даже в какой-нибудь глухой российской деревне, где телевизор принимает только первую программу, да и то с помехами, спросить древнюю столетнюю бабку, как зовут этого артиста, она безошибочно бы прошамкала беззубым ртом его имя и фамилию!..
– Да-да, вы правильно меня поняли, по глазам вижу, - опередил его удивленное восклицание Заказчик, пряча кассету в карман.
– Давно пора очистить нашу эстраду от пошляков и бездарей!.. Только учтите, что подобраться к нему на расстояние даже не пушечного, а хотя бы пистолетного выстрела будет чрезвычайно трудно господина артиста охраняют почти как нашего президента, если не лучше!.. А Ассоциация совсем не хотела бы, чтобы ее агенты выполняли задания методом камикадзе. Посему постарайтесь, Георгий Анатольевич, не только остаться целым и невредимым, но и не попасться... кому бы то ни было. Тем более - с поличным... Еще вопросы?
– Я хотел бы знать, какое отношение он имеет к Чечне и к вашей идее ветеранской мести, - не удержался от иронии Ставров. Заказчик пристально посмотрел на Георгия.
– Самое прямое, поверьте мне, - наконец сказал он.
– Надеюсь, вы поверите мне на слово, если я скажу вам, что эстрадная деятельность давно уже стала ширмой для этого мерзавца. Вы думаете, у него большие доходы от концертов? Отнюдь нет, дорогой Георгий Анатольевич, на самом деле этот душка успешно ведет нелегальную торговлю оружием и именно его банда поставляла автоматы чеченским головорезам, которые из этих автоматов убивали вас и ваших друзей из-за угла. А вот деньги, вырученные от своего грязного бизнеса, молодой человек отмывает весьма оригинальным способом - вкладывая их в свои видеоклипы, компакт-диски и аудиокассеты. Конечно, у него есть кое-какие музыкальные способности, но музыку заказывают не ему, а заказывает он сам... Требовать доказательств от Заказчика было бы, конечно же, глупо и бессмысленно.
– Сроки?
– спросил Георгий.
– Мы не спешим, - сообщил Заказчик.
– Но и тянуть не стоит... На заочное, но весьма детальное знакомство со звездой эстрады у Ставрова ушло почти три недели. За это время Георгий сумел разыскать и изучить все публикации о нем в прессе, прослушать все песни в его исполнении, просмотреть все его видеоклипы - но это было только цветочками. Гораздо больше времени и усилий было затрачено Ставровым, чтобы установить те данные, которые вовсе не афишировались публично, начиная от адреса певца и кончая численностью и персональным составом его охраны. И с каждым днем Георгий все больше убеждался в правоте Заказчика. Уничтожить певца так, чтобы при этом не только не быть схваченным, но и не дать повода для подозрений, было практически невозможно. Неизвестно, действительно ли был этот любимец публики замешан в незаконном бизнесе оружием или дело было в его известности, но охраняли его на славу. Ни одна муха не могла пролететь незамеченной в особняк, который принадлежал певцу. Ни один камушек на дороге перед машиной певца не мог ускользнуть от внимания охраны. И уж вовсе было безумством думать о том, чтобы убить его в каком-нибудь ресторане или ночном клубе - туда просто не пускали посторонних, а те, кого пускали, неусыпно контролировались на случай "мало ли чего"... Между тем, время шло, и Ассоциация тоже начинала нервничать. Однажды Георгию кто-то позвонил прямо в институт и спросил - очевидно, полагая, что попал в террариум, - не грозит ли опасность змеям впасть в спячку посреди лета ("Нет, не грозит, - с вялым юмором ответствовал Ставров, - просто у них еще не отросли зубы"). Надо было срочно что-то придумать. И Ставров придумал. Идея пришла к нему как раз в тот момент, когда он, наверное, уже в сотый раз лениво просматривал видеозапись одного из последних концертов певца. Оставалось сделать совсем немного, прежде чем воплотить ее в жизнь. И, прежде всего, - научиться стрелять из игрушечного пистолета так же метко, как из настоящего...