Для понимания историко-культурной ситуации в 1560-х годах нужно также вспомнить, что ремонт Благовещенского собора в 1547–1550 гг. проходил в пору юности царя, а инициаторами и защитниками новой живописи были духовник царя Благовещенский протопоп Сильвестр и митрополит Макарий. Однако оппозиция против появившихся в царском храме иконописных новшеств была, видимо, довольно сильна, и положение молодого царя оказалось двойственным. Показательно, что решение собора 1553–1554 гг., разбиравшего эти вопросы, было компромиссным: новые иконы оправдали, а их хулитель дьяк Иван Висковатый не получил какого-либо серьезного наказания [875] .

В 1560-х годах власть «самодержца всея Руси» становится почти неограниченной. Царь сурово отстраняет Сильвестра, тяготившего его своей опекой. Готовится расправа над Алексеем Адашевым. В резко изменившейся политической и внутригосударственной обстановке исполненные псковичами и новгородцами под руководством Сильвестра иконы благовещенского иконостаса, вероятно, уже не отвечали новым идеям и целям «самодержца», стремившегося тогда придать своему храму новую значимость и великолепие. Видимо, для выражения самодержавных настроений Ивана IV, отразившихся едва ли не во всех областях духовной жизни 1560-х годов, важно было поставить здесь наряду с новыми те древние образы, которые своим появлением в домовом храме воплощали бы живую преемственность исторических времен. Этого требовала и давняя традиция: Благовещенский собор всегда был одной из главнейших царских сокровищниц. Перенесение во вновь отстроивавшийся и украшавшийся Благовещенский собор двух чинов замечательных по своему художественному качеству икон, напоминавших о героических временах, должно было способствовать превращению домовой церкви великого князя в храм общегосударственного значения, равный кафедральному Успенскому собору, где хранились основные исторические реликвии и святыни.

Видимо, имело немаловажное значение и то обстоятельство, что в царствование Ивана IV в связи с присоединением к России Казанского и Астраханского ханств и долголетней Ливонской войной общественная мысль вновь обратилась к эпохе первой великой победы над монголо-татарами. В те годы в глазах современников как бы вновь повторялись события давно минувших дней, и имя славного предшественника Ивана Грозного Дмитрия Ивановича Донского стало для царя и его окружения символом грядущей победы. Собираясь идти на Казанское царство, Иван IV находился в Коломне и, уподобляясь Дмитрию Донскому, молился перед походом в основанном Дмитрием Ивановичем Успенском соборе у древнего образа «Пречистой». Именно тогда официальный царский летописец впервые назвал хранившуюся полтора столетия в Коломенском соборе икону Богоматери образом «Пречистые», «иже на Дону была с преславным великим князем Дмитрием Ивановичем» [876] . На царском знамени с Нерукотворным образом водружается «животворящий крест, иже бе у прародителя его, государя нашего достохвальнаго великаго князя Дмитрия на Дону» [877] . Подойдя к городу Казани, царь приказывает «розвертети» эту памятную хоругвь и начать молебен. Возвращаясь из победоносного Казанского похода, царь узнает о рождении первенца, не случайно названного Дмитрием [878] .

Митрополит Макарий обращается к царю с хвалебной речью, в которой Иван IV сравнивается с «прежними благочестивыми царями» — Константином, Владимиром, Александром Невским и «достохвальным великим князем Дмитрием на Дону варвары победившем» [879] . На созданной после победы над Казанью иконе «Благословенно воинство небесного царя» Дмитрий Донской возглавляет первый отряд воинов [880] . Главное изображение этой иконы — Богоматерь с младенцем, покровительница Московского царства. После взятия Казани, совершившегося в день праздника Покрова Богоматери, ее культ получает особое значение, и древняя икона, связанная с именем Дмитрия Донского, становится главной святыней тех десятилетий.

В 1560-е годы эта икона была уже в Москве. Из местночтимого образа города Коломны она становится общегосударственной святыней и получает значение «чюдотворной». Перед Полоцким походом, по традиции, царь обходит кремлевские соборы, совершает молебен, припадает к «чюдотворным образам» и гробам своих «прародителей». После этого он повелевает «итти со кресты ко святым страстотерпцам к Борясу и Глебу на Орбате и с чюдотворным образом пречистые Богородицы Милостивые еже бе тот чюдотворный образ Пречистые с прародителем его с великим князем Дмитреем Ивановичем был, егда князь великий Дмитрей победи безбожнаго Мамая на Дону» [881] . Отправляясь в поход, «изволи же с собою царь и великий князь взяты непобедимую воеводу чюдотворную икону пречистые Богородици, сииречь Донскую, преже того стояла в соборном храме Успения Пречистые на Коломне, да пречистую Богородицу чюдотворную Колотцскую и иные многие чюдотворные образы и кресты» [882] . Во время всего похода икона Донской Богоматери — «непобедимая воевода» — остается главной святыней и возвращается в Москву.

Вероятно, именно тогда вслед за первой святыней Дмитрия Донского в придворный храм «самодержца всея Руси» был перенесен и другой исторический памятник, видимо, столь же тесно связанный с собором Дмитрия Донского и его эпохой, — древний иконостас.

Тот факт, что в летописях не упоминается об этом важнейшем с точки зрения исследователей, событии, не является чем-то исключительным или невероятным. Напротив, это скорее типично для древнерусских летописных сводов. Летописи не сообщают даже о водворении в царском храме самого «чюдотворного» образа Донской Богоматери, хотя зафиксирован каждый эпизод из ее путешествия в Полоцк. Деисусный чин (и вообще иконостас), сколь бы значителен он ни был, не мог сравниться с «чюдотворным» образом, и замена иконостаса в храме в период полной его реконструкции и обновления, видимо, не могла привлечь особого внимания летописца. Стоит, однако, обратить внимание на следующую летописную запись под 1566 г.: «Того же лета повелением государя царя и великого князя Ивана Васильевича всеа Руси самодержца поновлена бысть потпись церкви Благовещение пречистые, что на переходех, и образы златом и камением повеле украсити» [883] . Возможно, последнее относится к только что поставленным древним иконам деисуса и праздников.

Конечно, до тех пор, пока не будут обнаружены прямые доказательства, подтверждающие принадлежность сохранившегося иконостаса Успенскому собору в Коломне (или другому памятнику), и не будет установлено время реконструкции придворного Благовещенского храма в период между 1550–1634 гг. [884] , получить более точный ответ на вопрос о происхождении этих древних икон, видимо, невозможно. Однако не исключено, что подобные документы не сохранились или просто никогда не существовали. Поэтому нельзя отказываться от тех косвенных свидетельств, которые помогут расширить наши знания об истории этого уникального памятника культуры эпохи Куликовской битвы.

Общий экономический и политический подъем в Северо-Восточной Руси второй половины XIV в., рост национального самосознания, особенно после Куликовской битвы, способствовали развитию русской культуры и не могли не отразиться на уровне русского книгописания. Наиболее значительными показателями прогресса в этой области культуры служат: количество дошедших до нашего времени книг и разнообразие их жанров, соотношение в них светских и церковных элементов, совершенство их оформления, в первую очередь письма и украшений, расширение интернациональных, связей, отразившееся в русских книгах этого периода.