И лишь когда я оказалась с ним в одной постели, я, наконец, поняла, что это не я — это он сделал со мной что-то. Нормальная «я» не стала бы по новой ложиться в кровать к насильнику .

С замиранием сердца я ожидала мучительного продолжения вчерашней ночи, однако сегодня француз повёл себя вполне по -джентельменски: несмотря на явно ощущаемое возбуждение (он прижимал меня к себе), Этьен не пытался повторить вчерашнее. Он просто спал, крепко обняв меня своей лапищей.

Я же лежала с открытыми глазами — и, не в состоянии ни отодвинуться, ни подняться с кровати, молча плакала. Плакала из-за бабушки, которая не хотела меня больше знать. Плакала из-за матери, которая жила с оборотнем и не смогла от него уйти никак иначе, кроме как через самоубийство. Я помнила, как она признавалась бабуле, что пыталась несколько раз развестись с отцом, но тот неизменно возвращал её к себе. А потом мои мысли перескакивали от отца к Этьену, и к тому, где я сейчас оказалась.

Мне казалось, что я попала в ловушку, которая окончательно захлопнулась. Захлопнулась дважды: сначала, когда бабушка выгнала меня из дома; затем, когда Альфа поймал меня у подъезда.

Утром мои мучения продолжились. Едва проснувшись, Этьен навалился на меня сверху с тем, чтобы поцеловать… Я, конечно, в этом деле была неопытном новичком, но мне казалось, что простые поцелуи не затягиваются на час-полтора: именно столько времени Этьен потратил на «утреннее приветствие», как назвал он это позднее.

После этого я стала противной самой себе, признавая, что поцелуи насильника увлекли меня против воли. А в один момент мне даже жутко захотелось развести ноги пошире… ну, в общем, понятно. Лишь собрав в кулак всю свою силу воли, я этого не сделала, продолжая безучастно лежать под оборотнем.

Потом ментальное принуждение Альфы (или как эта штука правильно называется) заставила меня подписать несколько бумаг: заявление на увольнение, на досрочное погашение ипотеки и почему-то анкету на французское гражданство. Не на визу, а именно на гражданство.

Сразу же после завтрака, мы направились в аэропорт.

Я сама, безвольной куклой зашла в частный самолёт, сама же пристегнула ремни.

Теперь, сидя в комфортабельном сидении частного самолёта, я сухими глазами провожала исчезающий родной город и жалела, что не могу даже заплакать.

Вместе с нами, на борт поднялись несколько мужчин – из тех, что всегда окружали Альфу. Так к Этьену обращалось большинство его подручных. Ещё, насколько я смогла понять при своих более чем скромных знаниях французского, его иногда называли герцогом. Герцог… не отсюда ли этот надменный взгляд и диктаторские замашки? Я моргнула, с сожалением понимая, что слёз уже не осталось. Всё выплакала.

Закрыв глаза, я глубоко вздохнула.

Как могло всё так быстро измениться? Я долгие двенадцать лет выстраивала свою жизнь по маленьким кирпичикам, которые сама же и создавала. Учеба, работа, сдерживание своего «сумасшествия» — и всего один поход в ресторан, разрушивший всё это. Я оказалась не просто человеком, а ликаном; оказалась связана с ужасным мужчиной, который относится ко мне как к вещи…и вдобавок единственные кровные родственники — родители моей мамы — отказались от меня как от выродка. Я хорошо знала бабушку и понимала: это были не пустые слова.

Она на самом деле не хотела иметь больше со мной ничего общего.

Из-за отца.

Вчера я даже на какое -то время опять превратилась в ту маленькую десятилетнюю девочку, что когда -то ждала маму и папу в кабинете завуча —ту, которая ещё не знает, что все её беды только от того, что в ней течёт кровь её отца.

Отца, которого боялась мама и ненавидела бабушка.

Это же отцовское наследие сделало меня заложницей чужого мира и чужих устоев. Я ничего не знала ни о метках, ни об Альфах, ни о волчьей иерархии. Да и не хотела я ничего знать, с ходу решив, что подобное не для меня.

Но, оказывается, в волчьем мире такие решения принимаются не простыми оборотнями, а их Альфами.

А у моего Альфы было совсем другое решение.

Он сидел рядом – зеленоглазый мощный мужчина, переговаривающийся сейчас со своими помощниками. Самолёт, тем временем уже набирал высоту. Небольшой рывок – и вот мы уже в свободном полёте над землей.

Спустя всего несколько минут к нашим креслам подошла красавица стюардесса и предложила напитки.

— Может, пойдешь, приляжешь, — кивнув назад, где имелся проход в ещё одно помещение, поинтересовался Этьен. Отведя прядь волос с моей щеки, он прижался носом к моему лицу и тяжело задышал.

—Такая сладкая, — прошептал он. — И вся моя.

??????????????????????????

Я замерла, по-прежнему молча глядя в окно иллюминатора.

— Таис, — пальцами повернув к себе моё лицо, Этьен мягко заметил:

— Я знаю, ты не пришла в восторг от того, что твоя жизнь сильно изменилась за такое короткое время.

Я молча смотрела ему в глаза. Была вынуждена это делать.

Выдохнув, Этьен провёл пальцами по моей щеке – одновременно с этим убирая ментальное воздействие, которое мешало мне протестовать.