??????????????????????????

– Если фройляйн не нравится обед, она всегда может заказать то, что пожелает.

– Чёрной икры и русской водки, например? И непременно в письменном виде?

– Фройляйн следует быть умереннее в желаниях, - порекомендовал дворецкий.

– С доставкой проблемы?

Он не ответил.

– Я пошутила, херр Михель, - может, я, действительно, зря на него наезжаю. Мне сейчас не издеваться над ним нужно, а выведать все секреты.

– Я понял.

– У вас прекрасная кухня. Жирновато немного, но в целом мне нравится.

– Спасибо.

– Было бы неплохо нам прогуляться вдвоём, - я ела горячий бульон, но к шпеккнёдлям даже не притронулась.
– Вы бы рассказывали мне про замок. Про то, как здесь всё изменилось за последние двести лет.

Я очень внимательно наблюдала за старым херром. Но ни один мускул не дрогнул на его лице.

– Фройляйн должна понимать, что я очень занят.

– Фройляйн понимает, - я встала и подошла к нему.
– Труженик вы мой. Невидимого фронта.

– Какого фронта?
– не понял старый херр.

– Выражение такое, - пояснила я.
– Употреблялось в СССР. Мама рассказывала.

Я подошла к нему вплотную.

– Что вы хотите?
– голос дворецкого задрожал. Неужели он так испугался за свою двухсотлетнюю невинность.

– Отпустить хочу вас, - мне его невинность что шла, что ехала.
– Супчика в тарелочку я себе, пожалуй, и сама налью. Справлюсь. Вас, похоже, ждут серьёзные дела.

– Да, да, фройляйн. Я вынужден... мне очень надо...

– Идите. Без лишних слов, - велела я.

Он поклонился и направился к двери.

– А, впрочем, стойте!

Он замер. Только шаг и успел сделать.

– Я беру у вас ключи!

И лёгким движением руки я вытащила у него из кармана связку.

– Вы так не можете!
– попробовал возмутиться старый херр.

– Ещё как могу!
– заверила его я.
– Плохо вы меня знаете!

– Но...

– Идите. Идите, - попросила я уже более дружелюбно.
– А то мало ли что вы тут ещё забудете открыть.

Дворецкий ушёл. Я вернулась на место, налила вина в бокал. Поставила на стол фотографию.

– Добрая наивная девочка, - фотка немного помялась, но как улика годилась ещё вполне.
– За тебя, Кисуля.

Когда с обедом было покончено, я осмотрелась по сторонам. Что там у них предусмотрено из развлечений? Струнный квартет под управлением юного гения Моцарта? Прекрасно. Крошка Амадеус в не по возрасту огромном парике стоит на стульчике и дирижирует маленькой палочкой. Ножонка в туфле с фигурной пряжкой, волнуясь, отбивает такт. У вас в двадцать первом, наверное, такая музыка, что нам до неё расти и расти. Да, действительно, вам никогда не понять блеяния про маршрутку и гундосых кальянных рэперов. Между нашими культурами - пропасть.

«Ворчишь? Ворчание - признак приближающейся старости».

– Кто это у нас тут? Внутренний голос? То есть, когда я умирала от страха, ты там шахматные партии разбирал втихушку, а теперь выполз? Засунься обратно! Я с тобой больше не разговариваю.

И чтобы подчеркнуть своё равнодушие, я встала из-за стола и повернулась к камину.

Часы! Как же я могла забыть про них? Карлик в шутовском колпаке вежливо кланялся мне, перед тем как исчезнуть. Новая фигурка ещё не вышла. Я попыталась заглянуть в дверцу, откуда появлялись мои ночные гости, но там ничего не было видно. Какой-то силуэт. Руки, ноги и больше ничего. Может сходить наверх за фонариком. Но после обеда лишних движений делать было неохота.

Идти наверх было, конечно, надо, но я понимала, что вниз я уже не спущусь. До вечера, до ужина. Что ж, потянем интригу.

Я забрала фотографию и отправилась к себе.

До обеда человек борется с голодом, а после обеда со сном. Мне пришлось испытать на себе всю силу этой поговорки. Впрочем, силы во мне было мало, и сон победил. А я не стала ему сопротивляться.

Я лежала в постели и путалась в обрывках мыслей насчёт того, есть ли старому херру двести лет или нет, и так ли уж херрый стар? «Стар, стар, суперстар», - пришёл на ум даже не старый, а прямо-таки древний анекдот.

Во сне я оказалась графиней. И мы со всей челядью заклеивали окна в замке, словно в деревне у бабушки. Мы прокладывали подоконники ватой, будто снегом, клали на неё новогодние игрушки, вставляли дополнительные рамы и проклеивали их узкими полосками ткани, которые мочили в мыльной воде. К приезду графа мы не успевали заклеить большое витражное окно. Витраж занимал весь стеной проём, от пола до потолка. Я не знала, как к нему подступиться, класть ли вату, и какие игрушки будут уместны к картине. На картине было изображено сожжение ведьмы. Худенькая темноволосая женщина была привязана к высокому черному столбу. Колени её скрывали вязанки хвороста. К столбу спешил толстый монах, в руке он нёс факел. Женщина выворачивала руки, пытаясь освободиться от верёвок. Она что-то говорила мне, я не могла понять. "Я не слышу", - ветер относил звуки в сторону. "Ты будешь проклята!" - крикнула ведьма. "За что?" - я выронила мыльные тряпки из рук. Тут сзади подошла бабушка: "Вот неумёха!" - она ловко вставила раму с тёмным стеклом. Ведьма исчезла. Мы справились.