Какой у нас щедрый папа, подумал я, дефицитного кофе с гулькин нос, всё семейство в долгах как в шелках, продуктов в доме на сегодня нет. К чему такое гусарство?

— Мы спустимся, — ответила за себя и меня лесовитца.

— Фунф минут, Хелена Ярославна, — сказал, потягиваясь, я.

Все вчетвером мы, как близкие родственники разместились на первом этаже, прямо в магазине. Всё равно житомирцев книги сейчас не интересовали. Вот соль и спички они скупали с большим энтузиазмом.

— А вы позвольте узнать, — Ярослав Генрихович внимательно посмотрел на эльфийку, — если я не ошибаюсь из клана Огневолосых?

— Я давно порвала со своей семьёй, — уклончиво ответила Иримэ, прихлебывая горький душистый напиток.

— А какие ещё существуют кланы, — заинтересовался темой я, — и где они в большинстве своём проживают?

Хитрая лесовица ничего прошлым вечером мне не сказала о том, где она жила до того, как поступила в цирк. Вот Ханарр из Америки, а она?

— Проживает лесной народец, простите, лесовики, — извинился он перед эльфийкой, — главным образом за Уральскими горами, в Чудесной стране. Самый сильный и большой клан — это Златоволосые. И вся царская династия была и есть поныне выходцами из него.

— Кроме легендарного царя Львиное Сердце, — поправила книгочея Иримэ.

— Дитя моё, поверьте мне, старому начитанному человеку, — усмехнулся Олливандер, — это всё сказки. Львиное Сердце и лесовики круглого стола — всего лишь красивая легенда.

— Насколько я знаком с мировой историей, — вмешался в дискуссию я, имея в виду, конечно, историю моего мира, — то она чаще всего пишется победителями. А значит слепо доверять печатному слову как минимум наивно. Наверное, этот всеми забытый царь — Львиное Сердце был из другого клана, я прав?

— Прав, — хищно улыбнулась Иримэ, — он был из Огневолосых, самым первым вождём всех лесовиков.

— Не спорьте с папой, у него несколько научных степеней, он лучше знает! — разозлилась Хелена.

— Я ещё не видел ни одного обласканного научными степенями историка, который бы в угоду истине шёл наперекор устоявшейся и одобренной властями точке зрения, — усмехнулся я, — ведь власть как раз эти степени и вручает.

— Ну, знаете! — обиделся на меня, не зная, что возразить, Ярослав Генрихович.

На этом дружеское кофепитие было завершено, и я пошёл провожать Иримэ в циркус, а заодно воплощать свой план по выводу из финансового тупика и себя, и приютившее меня семейство. Мы взявшись за руки неспешно прогуливались с лесовицей по булыжной мостовой, и я то тут, то там замечал, как на нас глазеют буквально все прохожие.

— Куда пялишься! — услышал я сбоку окрик чумазой толстухи, которая отвесила своему забитому муженьку смачную затрещину.

— Ишь, какая фря! — донеслось из-за спины.

И лишь спустя минут десять я привык к неоднозначной реакции на мою спутницу, которой веселить толпу в циркусе было можно, а гулять с мужчиной из расы человечиков — нельзя. И я назло всем остановил Иримэ посреди городского рынка и смачно поцеловал в губы. Тут же скандальные покупатели, и жадные продавцы на минуту перестали орать, доказывая свою правоту. А проезжавшая мио телега, замерев, остановилась.

— Ты ненормальный, — прошептала мне ушастая лесовица.

— Ещё какой, — ответил я, и мы снова замерли в поцелуе.

Расстались мы с Иримэ у ворот циркового городка, предварительно договорившись о встрече после представления вечером. Потом я пробежался вдоль рядов, где толкали всякое старое рванье до знакомого мне деда Щукаря.

— Привет лимпиада! — услышал я из-за спины знакомый старческий голосок.

— Здаров отец! — крикнул и я, — есть ли у тебя сапоги, сделанные для благородных людей, но которые давным-давно потеряли товарный вид?

— Постой здесь, присмотри за товаром! — подмигнул мне старик, — я сейчас принесу. Размер-то, какой нужен?

— Да мне до звезды, — махнул рукой я, прицениваясь, что ещё есть среди кучи обносков стоящее.

Сейчас приоденусь, как следует, прикинул я план действий, затем посещу писаря. Сидит тут один мужичок на базаре. Далее заскочу к главе купеческого квартала. А потом видно будет. Щукарь появился незаметно, как из-под земли.

— Графские! — он бухнул на прилавок что-то смутно напоминающее ботфорты.

Обувь имела крайне жалкий вид, дыра была на дыре, носки, которые отчаянно «просили каши», и каблуки, стёртые под ноль.