Во-первых, само посольство Хазарского кагана к Византийскому императору с просьбой прислать учителя по вопросу о религии есть общий мотив для подобных сказаний. Но обыкновенно просьба о присылке учителей следует уже после принятия веры, собственно для утверждения в ней, и подобная просьба встречается не только в христианском мире, но и в мусульманском (например, у Камских Болгар по Ибн-Фадлану). А так как хазарские каганы уже с VIII века исповедовали иудейскую религию, то в действительности едва ли они могли обращаться к императору с просьбой о присылке христианских миссионеров. Правда, между их подданными, по известию арабских писателей (впрочем X века), было много христиан; но и это обстоятельство едва ли могло побудить кагана к особой заботливости об успехах христианской религии. Результат миссии при Хазарском дворе, очевидно, не был особенно блистательный; так как он ограничился крещением двухсот человек; причем сам каган не принял христианской веры. Поэтому в просьбе верховного Хазарского кагана о присылке христианских проповедников мы сомневаемся. Но мы знаем, что христианская проповедь в странах Прикавказских была предметом постоянных забот и попечений со стороны византийского правительства. Примером этих попечений служит распространение христианства в Лазии (Мингрелии), Иверии (Грузии), Авазгии (Абхазии) и Зихии или соседней с Таманью части Кавказа. Мы знаем также примеры крещения у тех Гуннов, которые позднее являются под именем Черных Болгар. Нет никакого сомнения, что византийское правительство неоднократно делало попытки обратить в христианство и народ Хазарский. Но очевидно, оно встретило здесь сильное препятствие в лице иудейства, которое успело укрепиться при Хазарском дворе в VIII веке, то есть в том веке, когда греческая церковь была волнуема иконоборством, и следовательно, не могла сосредоточить свою энергию на борьбе с этим препятствием. Подобные соображения приводят нас к вопросам: куда, собственно, путешествовал Кирилл? Был ли он действительно у Хазарского кагана, где-то подле Каспийских ворот, то есть около Дербента? Эти "Каспийския ворота Кавказских гор" не представляют ли здесь какого-либо позднейшего искажения, когда миссия Кирилла облеклась уже в легендарную форму? Может быть, Кирилл плавал Меотийским морем (и отчасти рекой Кубанью) просто к подошве Кавказских гор (около Дарьяльского пути), туда, где жило настоящее Хазарское племя? Таким образом мы снова приходим к вопросу о двойственном составе Хазарской народности и решаемся предположить, что Кирилл путешествовал не к тем Турко-Хазарам, которые жили около Каспийского моря и Нижней Волги, а, собственно, к Хазарам-Черкесам. Он мог частью Меотийского моря приплыть в правый рукав Кубани, то есть в Черную Протоку, и потом пробраться в Кабарду, причем, собственно, Кавказские ворота (Дарьяльские) в предании могли быть смешаны с воротами Каспийскими, то есть с Дербентом.

В языческой Черкесии в то время сталкивались проповедники трех соседних религий: иудейской, магометанской и христианской. Христианская религия проникла сюда, вероятно, еще в предыдущем веке, и очень может быть, что некоторые черкесские князья обратились к Константинопольскому дворцу с просьбой прислать им учителей, которые могли бы утвердить их в вере и вступить в прения с проповедниками других религий, особенно с еврейскими раввинами; последние действовали тем настойчивее, что их поддерживал и сам верховный каган. Миссия Кирилла у Черкесов могла быть гораздо успешнее, чем у Каспийских Турок: известно, что христианство потом действительно процветало в Черкесских горах; чему явным свидетельством служат остатки христианских храмов.

Кроме Черкесов Кавказских, миссия эта могла быть связана с отношениями к Черкесам Таврическим. Известно, что в VII и VIII веках Хазары были господствующим народом в Крыму, который они завоевали, за исключением только южной его части. Владычество Хазар-Черкесов оставило здесь глубокие следы, особенно в географических названиях. Так, еще в XIII веке Крым назывался у Генуэзцев Газарией, хотя владычество Хазар здесь давно уже перешло в область преданий. Некоторые топографические имена показывают, что сюда когда-то направлялась хазарская колонизация, но не Турецкая, а собственно Черкесская - явление совершенно естественное при близких, соседственных отношениях Крыма и Кабарды. Таковы: замок Черкес-Кермен, развалины которого существуют недалеко от Бахчисарая; Черкес-Эли, деревня на реке Альме; Черкес, селение в Евпаторийском уезде, и другие названия разных урочищ, соединенные с именем Черкесов [126] . Что в этих местах жили когда-то Черкесы из племени Хазар-Кабарон, на это указывают и верховьяреки Бельбека, именуемые Кабардою.

В житии Константина, как мы видели, упоминается какой-то хазарский вождь: он осадил христианский город, но уступил увещаниям проповедника и снял осаду. По всей вероятности, здесь идет речь о каком-либо хазарском или черкесском князе, находившемся в вассальных отношениях к верховному кагану. Мы имеем здесь намек на борьбу, которая шла в то время между местными племенами и пришлыми хазарскими дружинами. Не забудем, что вскоре потом, то есть в 864 г., мы встречаем уже Руссов, предпринимавших поход на Византию, и конечно, не без связи с Боспором Киммерийским, на берегах которого обитали их соплеменники Болгаре. Окончание этой борьбы и совершенное уничтожение хазарских владений в Крыму мы встречаем в начале XI века, когда, по известию Кедрена, соединенные греко-русские силы покорили страну Хазар и взяли в плен их князя Георгия Чула. Последнее имя указывает на то, что эти Хазары или часть их была в то время христианами.

В сказании о миссии Кирилла видна также историческая связь Хазар-Черкесов с Уграми. Вслед за пребыванием его в стане Хазарского вождя он попал было в руки Угров. Эти кочевники, по всей вероятности, встречались тогда и в северной степной части Крыма или являлись сюда в качестве хазарских союзников и подручников именно для войны с Греками, Болгарами и Руссами. Такие отношения совпадают с тем, что Константин Багрянородный сообщает о хазарском влиянии на Угров и об их связях с Хазаро-Кабарами.

Далее, в житии упоминается какой-то язык или народ Фульский, который уже принял христианскую веру, но еще так мало укрепился в ней, что продолжал совершать свои языческие обряды и жертвоприношения. Что это за Фульский язык? Город Фулла встречается в жизнеописании епископа Иоанна Готского, который жил в VIII веке. Потом в уставе Льва Философа о порядке церквей Фульская епархия приводится в числе архиепископий на 36-м месте, вслед за епархиями Готской и Сугдейской. Впоследствии в уставе императора Андроника встречается епархия Сугдейско-Фульская, то есть Сугдея и Фулла были соединены в одну митрополию. Все это ясно говорит, что Фулла находилась в соседстве Готии и Сугдеи (Судака), но положение ее мы можем определить только приблизительно [127] . Итак, под Фульским языком в житии Константина должно разуметь какое-то племя, обитавшее между Готией и Судаком. Это не могли быть сами Готы, потому что они вели свое христианство по крайней мере с IV века; у них упоминается особый епископ уже в первой половине VI века. Прокопий еще в то время засвидетельствовал о их благочестии и преданности православию; следовательно, трудно предположить, чтобы в IX веке они еще совершали языческие обряды и приносили жертвы под дубом. Это не могли быть Хазары, ибо житие называет их своим именем и ясно отличает от других народов; притом Хазары-Черкесы если и жили в Крыму, то преимущественно в качестве дружин, рассеянных по городам и замкам, откуда они собирали дани с подчиненных туземцев. Остается предположить, что это была какая-либо часть все тех же Черных Болгар или Гуннов, по известию Прокопия занимавших всю восточную полосу Крыма от Корсуня до Боспора. Мы уже приводили известия об их обращении в христианство в VI и VII веках. Разумеется, оно продолжало распространяться и в последующие века, и преимущественно по соседству с такими греческими центрами, как Корсун и Сугдея. Эти языческие обряды у народа, еще не твердого в вере, и это поклонение дубу совершенно согласны как с общим ходом христианства у Черных Болгар в Крыму, так и вообще с языческой религией Славян. Следовательно, в данном случае Кирилл и Мефодий, обращаясь к туземцам, могли показать свое знание славянского языка. Последнее обстоятельство приводит нас к вопросу об упомянутых в житии русских письменах, а также вообще к вопросу о письменах Славян и переводе Священного Писания на церковно-славянский язык.

По смыслу жития Константин (и Мефодий), прибыв в Корсун, остановился здесь на некоторое время и начал изучать языки соседних народов. Это известие весьма правдоподобно. Херсонес Таврический был в то время деятельным торговым посредником между византийскими областями, лежавшими по западному и южному берегу Черного моря, с одной стороны, и варварскими народами, обитавшими на север и восток с этого моря, - с другой. На Херсонском торжище сходились весьма разнообразные языки. Здесь, между прочим, можно было встретить Евреев, Хазар, Болгар и Руссов. Следовательно, этот город представлял большое удобство для знакомства с языками упомянутых народов. Так, Константин здесь научился "жидовской беседе" и еврейским книгам. В данном случае я думаю, что жидовская беседа и еврейские книги суть не один и тот же язык. Известно, что Евреи давно уже перестали говорить на своем древнем языке, а принимали обыкновенно речь тех народов, посреди которых они жили.

Следовательно, Константин с помощью книг действительно мог изучать древнееврейский язык. В житии говорится именно о Самарянине, и может быть, Константин выучился понимать книжное самаританское наречие [128] . А что касается до живой разговорной речи, которой он научился от Евреев в Херсоне, то вероятно, это была речь Хазар или Черкесов, посреди которых жили Евреи, и часть которых они обращали в свою религию. Такое предположение тем более вероятно, что Константин отправился именно к Хазарам и, следовательно, имел нужду ознакомиться с их языком. Далее в Херсоне Константин нашел русские книги, Псалтирь и Евангелие, и человека, говорившего русским языком; у этого Русина он выучился читать и говорить по-русски, "к удивлению многих".