– А это что, все нам?- Лера, увидев отдельное бунгало с накрытым столиком, три лежака рядом и отдельный вход в воду, удивленно обернулась, будто ожидая подтверждения, что все это можно трогать, есть, ложиться. Такая милая и трогательная была в этот момент, что я не мог сдержать улыбки:

– Да. Но в этом - я указал пальцем на почти физически бесившую меня ткань- Туда не пускают.

– Не пускают?- переспросила она, ставя Артема на песок- в смысле? А кто там проверит?- нахмурилась, оглядывая себя со всех сторон.

– Да шучу я, Лер. Шучу.
– мне бы себя по башке долбануть кулаком хорошенько. Бедная девочка и не видела со мной другую сторону моей натуры. Обычного человека. Естественно, теперь буквально всё воспринимает.

***

И снова я любовался тем, как моя женщина ( и пускай пока в этом уверен лишь я) и мой сын резвятся в прозрано-голубой воде. Лениво поднося ко рту виноградины, слушал их смех как самую лучшую в мире музыку . " Вода такая прозрачная" или " Ого, здесь рыбок видно, как плавают"- то и дело до меня доносилось удивление Леры, резавшее по-живому. Бедная девочка, как ей тяжело приходилось все это время. Одной, без денег, помощи, без меня! Ничего, я буду её радовать все отпущенные нам судьбой годы.

Workdays

Валерия:

Все плохие мысли, обиды оказались погребены под шквалом эмоций. Я , конечно, понимала, что это- временно. Что сильная обида на Соболева выплеснется при первой возможности. Но пока предпочла зарыть даже малейшие проблески этих чувств глубоко внутри себя, наслаждаясь отдыхом с сыном. Он действительно был прекрасен.

После того, как искупались, мы пообедали в бунгало, где были все удобства - и телевизор, и небольшая кухня с микроволновой печью и холодильником, а затем лениво лежали на пляже, под зонтиками, ожидая, пока проснется Артёмка. Я лежала, обнимая сына, на боку, лицом к Соболеву, но старалась не смотреть на его мощную фигуру, на капли воды, стекающие по рельефномв телу. Казалось, что все пару лет без нас ( вот, уже начинаю мыслить, точно мы воссоединились!) он только и делал, что не вылезал из спортзала. Попыталась, отвернуться, но чуть не разбудила Тему. Отвела глаза, но они предательски вновь и вновь возвращались к его телу:

– Нравлюсь?- хмыкнул он, а я подняла взгляд - и едва со стыда не сгорела. Оказывается, все это время и он следил за мной. Какой позор!

– Нет...я просто....форма хорошая у тебя ...Ну, спортивная,- ой, лучше бы молчала. Соболев лишь довольно ухмыльнулся, обернувшись ко мне полностью. Я со злорадством подумала о заскрипевшим от натуги лежаке под ним- вот бы рухнул сейчас, и в таблице позора было бы 1:1.

– Лера, скажи, каким ты видишь наше будущее?- вдруг выстрелил он вопросом, буравя потемневшим взглядом.

Будущее? Наше?

Расслабленность не дала ответить грубо. Впрочем, я редко это делала с кем-либо, кроме него, вообще. Не считаю себя вправе портить настроение чужим людям. Или выдавать хамство, отсутствие воспитания ( да-да, вот такие мы, детдомовские, бываем. Зря принято считать, что в детдоме многие дети сами себе предоставлены. У меня например были лучшие воспитатели на свете, книги).

– Мы общаемся ради сына, не ограничиваем друг друга ни в чем- я стрельнула глазами, будто упрекая его- Ну а в остальном, все как и было. Единственное,- не могла не добавить- Возможно, какой-нибудь контракт или что-то в этом роде. Договор...

Соболев удивлённо вскинул брови:

– Договор?

– Да. Чтобы мы прописали на бумаге то, что запрещено делать каждому. В отношении другого. Допустим, как ты сделал с нашим отпуском - хоть мне и понравился этот отдых, но допускать самоуправства в отношении своей жизни впредь я не собиралась. Соболев из тех, кому дай палец- он и руку откусит.

– Но согласись, тебе ведь сейчас хорошо?- его обволакивающий голос с нотками хрипотцы, до безумия сексуальное тело, придали двойного смысла этому вопросу. Но, обрубив все фантазии на корню, я решила поговорить начистоту. В любом случае это когда-то пришлось бы сделать.

– Сейчас-да. Зато все эти годы, особенно, в самом начале, было ужасно плохо. Это сейчас я успокоилась, эмоции подутихли. Но поверь- приехал бы ты в самом начале, спустя хоть несколько месяцев, я не то, что не говорила бы с тобой - я бы с кулаками на тебя набросилась.

Повисла тишина. Затем Соболев кивнул:

– Я понимаю тебя. Во всем виноват я и только я.

– Зачем ты поступил так со мной?- помимо воли вырвалось у меня. Хоть я и знала его примерную версию, но хотелось услышать снова. Может, он солгал? А сейчас скажет правду?

– Лера, я думал дать тебе свободу- только и проговорил он, усаживаясь на шезлонге. Скрестив руки на коленях, он напрягся всем телом- Пойми, что я мог тебе дать? Любовь? На тот момент, я не понимал этого. Не знал, что со мной происходит. Внимание? Я был весь поглощён своим горем, да ещё всей этой хренью, что происходила. Ты сама не раз бросала мне, что ненавидишь, что боишься. Потом....

Я вздернула подбородок - ну же, продолжай? Почему он остановился?

– Потом я понял, что ты, по сути, ещё совсем наивный ребенок. Вчерашний ребенок, что видел во мне первого мужчину в своей жизни ( сейчас я была благодарна ему, что не стал упоминать деталей. Того, что, фактически, он стал даже не вторым...). Как я мог верить в то, что действительно нужен тебе?