В следующую субботу все повторилось, как в первый раз. Петр привез и яйца, и три или четыре жирных утки, их развелось уже достаточно много, и еще кое-что из продуктов.

Прошли сорок дней памяти Марии. И опять, в субботу, Петр, в третий уже раз, отправился на рынок с излишками продуктов. Его помощники-продавцы были уже на месте. «Время было еще раннее, а они уже здесь – когда же они, бедные, сегодня поднялись и вышли из дома!» – невольно подумал Петр, передавая им «товар».

Приехав на рынок после обеда, он получил положенную выручку и сказал: «А теперь, девчата, я повезу вас домой! Хватит вам по полдня тратить на такую дорогу, да и жарко очень». Посадив растерявшихся женщин в бричку, он натянул брезентовый тент, защищавший от палящего солнца, прыгнул в бричку сам и покатил через шлях, в сторону их села…

По дороге разговорились и Петр, уже через полчаса, знал о них все, что ему было надо. А что там было знать – все по-крестьянски просто и однозначно. У Клавы, так звали девушку, была мама и старший брат, уже женатый, мальчика имеет, живет по обычаю, в доме матери, с женой и сыном. Клава уже несколько лет живет у тети Зины. Муж тети и отец Клавы, были родными братьями, их дома стоят рядом. Но, несколько лет тому назад, в трех десятках верст от их села, началась разработка марганцевых руд. По всем селам ходили агитаторы, приглашали на работу в шахты. Обещали хорошие зарплаты и льготы. Разработки вначале велись более чем примитивно, часто случались аварии и обвалы. Отец Клавы и его брат, через несколько месяцев после начала работы, были намертво погребены очередным обвалом. Их так и не нашли. Ни о каких компенсациях и помощи семьям погибших, речь не шла…

Тетя Зина попросила маму Клавы, чтобы девушка пожила у неё, так как тете трудно, одиноко, да и страшно одной в доме.Кроме небольшого дома и такого же небольшого огорода, у них больше ничего нет, работы в селе (оплачиваемой) – тоже нет, вот они и вынуждены, что-то собирать, продавать, кому-то помогать, чтобы как-то прожить…

Петр их внимательно слушал, сочувственно кивал и думал. Для себя он уже все решил…А как отнесутся к его решению – они, Клава и её тетя?!.

Когда приехали в село, подъехали к дому тети Зинаиды, выгрузились, попили воды, умылись и расселись по завалинке, Петр обратился к ним, обоим: « Послушайте меня, уважаемые женщины. И вы тетя, и ты Клава! Надеюсь, вы меня правильно поймете. Я совсем недавно похоронил молодую жену. Как говорится, тело её еще не остыло и, вроде бы мне не стоило этого вам сейчас говорить, тем более это делать! Но у меня нет другого выхода. На мне маленькая дочь, сирота без мамы, на мне хозяйство и вся еще, даст Бог, будущая жизнь, я же тоже еще молодой…Я не могу, не имею права все бросить, сидеть и плакать о любимой жене. Нет, я, мы, должны жить дальше, ради памяти той же незабвенной Марии, вдохнувшей новую жизнь в наш хутор. Я прошу вас, обоих, поехать со мной жить в наш дом. Навсегда. Ты, Клава, в качестве жены, друга, родного человека, как тебе будет угодно. Вы же, тетя, в качестве нашей второй матери! Что вы на это скажете?. Я приму любое ваше решение, потому что уже считаю вас за родных людей!»…Петр даже взмок от напряжения и, опустив голову, ждал ответа…

Первой заговорила тетя Зина: « Спасибо тебе, Петя, что ты в нас поверил! Мы тебя понимаем, да и ты, наверное, нас тоже. Что тут много говорить…, думай, что хочешь, но, как я понимаю, мы тебе сейчас гораздо нужнее, чем ты нам…При всей нашей бедности и беззащитности…И мы с дочкой, а Клава давно мне как дочь, при живой маме, тебе поможем. Обязательно. И наверное, это будет правильно и перед людьми, и перед Богом, да и перед памятью твоей Марии – тоже. Ты что думаешь, Клава?». Покрасневшая от волнения и смущения, девушка подняла глаза, посмотрела в лицо Петру и прошептала: «Я –согласна».

Петр встал, поклонился им обеим, пошел к тете, поцеловал ей руки, потом пошел к Клаве, поцеловал её в лоб и проговорил: « Спасибо и – с Богом! Собирайте, что вам надо, зайдем к матери, поставим её в известность – и домой»…

Так все и сделали. К вечеру на Лебединском хуторе, снова появилась жизнь. Трудная, но новая и Главное –Жизнь!.

На второй день, Петр показал женщинам все свое хозяйство и дал им понять, что с этого дня оно в их руках, и уже от них будет зависеть, каким оно будет в дальнейшем.

В течении нескольких дней, Клава и тетя, сами , без подсказок Петра, разобрались с разделением труда по хозяйству – кто, что и когда будет делать, а уж как делать- они знали, просто до сих пор, у них не было таких возможностей. Запущенная в связи с болезнью Марии, усадьба, на глазах, принимала достойный вид, по всем направлениям деятельности, и снова застучал молот в кузнице Петра Лебедя…

Спали все раздельно…Петр ни словом, ни жестом, не приближался к Клаве ближе, чем можно, при несупружеских отношениях. Они явно нравились друг другу, но ту, условную черту, не переходили. Относились между собой не как друзья, а больше похоже – на отношения любящих сестры и брата…

Клава как-то сразу, так, ненавязчиво, включилась во все действия, происходившие на усадьбе, в первую очередь, организационного плана, а все технические, большие и мелкие проблемы, они решали с тетей Зиной. Петра в этот текущий водоворот не втягивали, он решал задачи внешних связей, снабжения и сбыта кузнечной продукции…

Каждую субботу, Клава с тетей, обязательно ездили на местный рынок, Петр им только бричку готовил – запрягал – выпрягал, все остальное они делали сами. И продукцию готовили на продажу, и реализовывали, и, каждый раз приносили в дом и отдавали Петру какую-то копейку…

Клава была очень хорошей хозяйкой, как-то даже до неприличности аккуратной во всем. Она очень хорошо вышивала крестиком и гладью. Когда Петр привез ей из города целый рулон белой тонкой материи и целую кучу различных ниток для вышивания, она начала делать такие вышиванки, скатерти, полотенца, занавески, что их не стыдно было вывозить на любой, не только сельский, рынок. Её рисунки-эскизы брал за образцы Петр, при изготовлении художественных заказов на кованые изделия и они очень нравились заказчикам. На хутор снова пришла жизнь. Клава стала энергетическим движущим центром. Петр смотрел иногда на неё и любовался : она была, как Мария, почти во всем, только…без Марии…