Купол святилища выложен кольцами сырцовых кирпичей, опиравшихся на тромпы в виде перспективно уходящих арочек. Барабан расположен низко над полом, что является отличительной чертой ранних среднеазиатских куполов. Однако в данном случае диаметр купола не превышал поперечника здания, как это зафиксировано в других постройках (Воронина, 1952, с. 99). На полу святилища точно в центре обнаружен круглый (диаметром 0,5 м) ярко-красный от обжига отпечаток, вероятно, стоявшего здесь жертвенника, где сохранялся священный огонь. Вдоль двух стен в VI в. были устроены суфы из сырцовых кирпичей (табл. 9, 1–6).

Эта постройка является одним из древнейших купольных зданий в Средней Азии, причем представленный ею архитектурный тип имеет глубокие местные традиции. Подобные постройки воспроизводят своеобразные башенные хорезмийские оссуарии, относящиеся к III–IV вв. н. э., причем они закономерно сопоставимы с некоторыми погребальными зданиями, известными в Хорезме и на его периферии, во всяком случае, с IV в. до н. э. (Рапопорт, Лапиров-Скобло, 1968, с. 148–152). Среди них были и купольные помещения, например, Баланды 2 (Толстов, 1962, с. 174–178). Теперь, следовательно, установлено, что аналогичный архитектурный тип был присущ и иным культовым постройкам, в данном случае — святилищу огня.

Благодаря работам на развалинах раннесредневекового комплекса возле Аязкалы 2 появились сведения о хорезмийском дворце рассматриваемого периода и о дворцовом святилище. Здесь целиком раскопано большое здание (65x65 м), включавшее более 40 помещений и выстроенное из крупных сырцовых кирпичей античного стандарта. Дворец сгорел, но хорошо сохранившиеся помещения затем дважды использовались под жилье, что затрудняет датировку первоначального сооружения. Находки характерной посуды позволяют, однако, считать, что оно было воздвигнуто не позднее VI — начала VI в., хотя, возможно, эту дату следует удревнить до IV в. н. э. Важно упомянуть в связи с этим находки в здании монет хорезмшаха Бравика, имя которого более других из списка Бируни сопоставимо с именем Африта, основавшего новую династию и построившего дворец в ал Фире (а под этим названием можно подразумевать и город, и область этого города).

Отличительными чертами планировки здания являются: 1 — наличие поднятых на цоколь парадных покоев; 2 — расположение помещений вокруг большого двора или зала, не являвшихся, впрочем, геометрическим центром плана; 3 — наличие больших многоколонных залов, расположенных в один ряд; 4 — обвод по периметру несообщавшимися коридорами; вдоль восточной стороны коридор был поднят на цоколь; 5 — наличие большого культового комплекса в юго-западном углу дворца. В общей композиции здания, его строительных особенностях еще чувствуются традиции древнехорезмийского дворцового зодчества, но вместе с тем уже заметны черты, сближающие дворец с другими зданиями этого ранга, относящимися к VII–XIII вв. В частности, отметим сходство культового комплекса дворца со святилищами, открытыми в раннесредневековых среднеазиатских дворцах (Филанович, 1987, с. 149–152). Аязкалинский культовый комплекс состоял из пяти помещений, обведенных Г-образным коридором. Основными в данной группе были два больших смежных, но непосредственно не сообщавшихся между собой помещения 14, 15 с суфами вдоль стен. В одном из них, шестиколонном, в торцевой стене устроена большая ниша, а против нее, на полу находилась кирпичная, сильно опаленная выкладка, где, вероятно, возжигался ритуальный огонь. В соседнем помещении с очагом и множеством различных отпечатков на полу, надо полагать, происходили ритуальные трапезы (Неразик, 1997, с. 49, рис. 3).

В свете раскопок городища Топраккала нашло подтверждение существовавшее ранее предположение, что наряду со светлоангобированной посудой, наиболее характерной для раннесредневекового Хорезма, в IV–V вв. изготовлялась и красноангобированная, которая часто покрывалась полосчатым и сетчатым лощением. Однако ангоб становится тусклым, буро-красным или коричневатым. К концу периода красноангобированная керамика почти полностью вытесняется светлоангобированной. Для первой особенно характерны кувшины с подтреугольным или профилированным венчиком и двумя ручками на плечиках (табл. 2, 14), чаши и миски (табл. 2, 8, 9). Среди светлоангобированной посуды получают распространение безручные кувшины, тулово которых покрыто прочерченным волнообразным орнаментом (табл. 2, 20), и кувшины с отогнутым утолщенным венчиком. Появляются эйнохоевидные кувшины с примятым сливом. Симптоматично, что многие формы посуды этого времени воспроизводят старые хорезмийские образцы, но огрубевшие и видоизмененные. К концу периода становится много лепной светлоангобированной посуды. Это крупные кувшиновидные хумчи с утолщенной закраиной, орнаментированной пальцевыми защипами и вдавлениями (или вовсе без венчика), и яйцевидным туловом, иногда покрытым прочерченными пересекающимися полосами, образующими сетку; миски с плоским выступающим бережком, украшенным насечками; одноручные кувшины с покатыми плечиками и вытянутым туловом (табл. 2, 5, 13, 17, 18). Постепенно меняется и ассортимент керамики. В конце рассматриваемого периода мало чаш, много кружек, распространяются одноручные лепные горшки (табл. 2, 10, 12), в то время как в начале периода преобладали двуручные (табл. 2, 16).

Хорезмийский керамический комплекс этого времени достаточно своеобразен. Вместе с тем при его исследовании обнаруживаются те же черты, что и в керамике из других районов Средней Азии. Наиболее близкими в этом отношении оказываются Бухарская и Кашкадарьинская области Согда, где в IV–V вв. отмечаются сходные явления: полное исчезновение яркой красноангобированной керамики, заменяющейся темно-красной и темно-коричневой; уменьшение общего количества красноангобированной посуды и возрастание числа сосудов с прочерченным волнообразным орнаментом. Можно отметить и ряд аналогий формам хорезмийской керамики (Исамиддинов, Сулейманов, 1984, с. 20–22, 24, 34, 60), но их немного. Значительно больше сходства между хорезмийской керамикой IV–V вв. и посудой населения средней Сырдарьи (Неразик, 1981, с. 89), причем особый интерес в этом отношении представляет находка в помещениях Аязкалинского дворца большого количества хумчей, по форме и способу обработки поверхности воспроизводивших эту категорию посуды из памятников указанной области (устное сообщение Л.М. Левиной). Этот факт дает основание предполагать определенные этнокультурные, а может быть, и политические контакты между данными областями в IV–V вв. н. э. Еще большую близость, вплоть до полного совпадения форм, обнаруживает керамика из Одейтепе близ Чарджоу на Амударье (Пилипко, 1979, с. 48, рис. 10, 2, 3, 13, 15, 16, 18, 25–27), что может найти объяснение в тесном соседстве местного и хорезмийского населения и присутствия последнего в Одейтепе.

Привлекают внимание и другие аналогии, позволяющие думать о каких-то формах взаимодействия населения. Так, в курганном комплексе Чаштепе, расположенном на северо-западных окраинах Хорезма, встречаются сосуды, обнаруживающие близкое сходство по характерным технологическим особенностям, например по окраске темным ангобом по светлому [2] , с сосудами из верхнего слоя городищ Топраккала и Куняуаз и сельских поселений Якке-Парсанского оазиса IV в. н. э. Возможно, курганные группы Чаштепе окажутся разновременными, но часть из них, несомненно, относится к IV–V вв., и именно в них и найдены упомянутые сосуды.

Есть и другие свидетельства внешних влияний на хорезмийское гончарство IV–V вв. Аналогии очень выразительному прочерченному орнаменту, украшавшему в основном толстостенные сосуды, ведут в степное окружение страны (Неразик, 1959, с. 231, 232). Поэтому можно думать, что сложение керамического комплекса рассматриваемого времени происходило в известной степени и под воздействием культуры соседних кочевых и полукочевых племен, тесно сосуществовавших с оазисами Хорезма.

С раскопками Топраккалы появились и первые сведения о вооружении, предметах быта и украшениях описываемой эпохи. В жилом квартале найдены костяные накладки от сложносоставного лука и крупный трехлопастной наконечник стрелы (табл. 2, 46, 49, 50). Среди металлических предметов содержатся ножи с прямой спинкой и горбатые, виноградарские, округлые бесщитковые пряжки и маленькие, видимо обувные, с овальной рамкой и подвижным язычком (табл. 2, 31–34, 47, 48). Имеется и редкая для этих мест костяная пряжка с треугольным щитком (табл. 2, 30). Упомянем также бронзовые ложечки (табл. 2, 44, 45), весьма обычные в кочевой степной среде. Есть подобные бронзовые ложечки из кости (табл. 2, 42, 43) (Трудновская, 1981, с. 108–109).