После этого заявления юристы департамента юстиции объявили адвокатам Оппенгеймера Герберту Марксу и Джо Вольпе, что Пол Крауч ждет в соседней комнате. Согласны ли они позвать свидетеля, чтобы «посмотреть, узнает ли он доктора Оппенгеймера и узнает ли доктор Оппенгеймер Крауча?». Маркс и Вольпе, посоветовавшись с клиентом, согласились. Дверь открылась, Крауч подошел к Оппенгеймеру, пожал его руку и спросил: «Как дела, доктор Оппенгеймер?» После чего картинно повернулся к юристам и заявил, что человек, с кем он только что поздоровался, тот самый, кто проводил собрание в июле 1941 года у себя дома по адресу Кенилуорт-корт, дом № 10. Крауч повторил, что Оппенгеймер якобы произнес речь о «пропагандистской линии Коммунистической партии в отношении вторжения Гитлера в Россию».

Если этот перформанс и обескуражил Оппенгеймера, то записи ФБР об этом умалчивают. Они лишь упоминают: Оппенгеймер быстро ответил, что незнаком с Краучем. На предложение подробнее описать собрание, происходившее в июле 1941 года, Крауч сказал, что после речи, длившейся около часа, Оппенгеймер задал ему несколько вопросов. Оппенгеймер вмешался и пожелал знать, о чем именно он якобы спрашивал Крауча. Крауч заявил, что речь шла о философской оценке вовлеченности России в войну с «точки зрения марксистской доктрины»: «Доктор Оппенгеймер выразил понимание, почему нам следует оказывать помощь России, но подвергал сомнению помощь Великобритании, которая могла вести двойную игру». По утверждению Крауча, Оппенгеймер также ставил вопрос о том, не породило ли вторжение Германии в Россию две войны — «британско-германскую империалистическую войну» и «русско-германскую народную войну». На это Оппенгеймер ответил, что «не мог ставить вопрос подобным образом, потому что никогда не выдвигал концепцию двух войн».

Маркс и Вольпе попытались поймать Крауча на описании внешности Оппенгеймера. Выглядит ли он так же, как в 1941 году? Крауч ответил утвердительно. «А как насчет его прически?» — спросил один из адвокатов. Крауч ответил, что Роберт, возможно, носит сейчас более короткую стрижку, но в то время он не обращал внимания на его прическу. На самом деле в 1941 году Оппенгеймер отрастил копну длинных волос, в то время как в 1952 году стригся очень коротко — «под бокс». Увы, такая разница не играла большой роли.

В целом Крауч продемонстрировал способность убедительно выступить в суде как свидетель против Оппенгеймера. Он помнил планировку дома Оппенгеймеров и правдоподобно описал поведение Оппенгеймера осенью 1941 года на новоселье у Кена Мэя. Эта улика могла оказаться важной, так как Крауч настаивал, что видел Оппенгеймера увлеченным беседой с Кеном Мэем, Джозефом Вайнбергом, Стивом Нельсоном и Кларенсом Хиски, еще одним аспирантом-физиком из Беркли.

После того как свидетель покинул помещение, Оппенгеймер еще раз заявил юристам министерства юстиции, что не помнит ни одной встречи с Краучем. На этом беседа закончилась. Маркс и Вольпе гадали, каким будет следующий шаг министерства юстиции.

Через три дня, 23 мая 1952 года, они узнали о предъявлении обвинения Вайнбергу. Обвинительный акт не упоминал Крауча, Оппенгеймера или собрание на Кенилуорт-корт. Адвокаты Оппенгеймера через председателя КАЭ Гордона Дина повлияли на министерство юстиции и вынудили его исключить эпизод с собранием на Кенилуорт-корт из акта. Оппенгеймер получил передышку — но ненадолго.

Судебный процесс над Вайнбергом по делу о лжесвидетельстве наконец стартовал осенью 1952 года. Оппенгеймер почти сразу же получил от государственных органов уведомление о том, что его могут вызвать свидетелем. Герберт Маркс вновь добился исключения Оппенгеймера из списка свидетелей. Среди прочего он убедил председателя КАЭ Гордона Дина написать президенту Трумэну письмо с просьбой отдать министерству юстиции распоряжение об исключении показаний Крауча из рассмотрения дела. «Показания Оппенгеймера столкнутся с показаниями Крауча, — написал Дин президенту. — Чем бы ни закончилось дело Вайнберга, доброе имя доктора Оппенгеймера сильно пострадает, его значение для страны будет уничтожено». Трумэн ответил на следующий день: «Меня очень интересует связь Вайнберга с Оппенгеймером. Я, как и вы, считаю Оппенгеймера честным человеком. В наше время низложения авторитетов и неоправданных приемов очернительства хорошие люди вынуждены страдать без надобности». При этом Трумэн ни словом не обмолвился о своих намерениях.

В начале осени министерство юстиции представило подробный перечень материалов по делу Вайнберга. Оппенгеймер в них не упоминался. Однако после избрания в начале ноября на пост президента Дуайта Эйзенхауэра отношение к судебным процессам по вопросам безопасности ужесточилось. 18 ноября 1952 года чиновник министерства юстиции позвонил Джо Вольпе и заявил: «Оппи придется привлечь к процессу». «Сан-Франциско кроникл» и другие газеты подхватили сообщения телеграфных агентств: «…государственные обвинители сегодня заявили, что доктор Джозеф Вайнберг присутствовал на собрании Коммунистической партии в Беркли, штат Калифорния, в “доме, который, как утверждается… занимал Дж. Роберт Оппенгеймер”». На следующий день адвокат Вайнберга прислал Оппенгеймеру вызов в суд в качестве свидетеля защиты. Оппи поделился своим негодованием с Рут Толмен, она написала в ответ: «Какое гнусное дело. Роберт, я представляю, как тебя тревожит эта перспектива».

Маркс и Вольпе понимали: на таком судебном процессе, где показания одного человека противостоят показаниям другого, может произойти что угодно. Если Вайнберга осудят за лжесвидетельство, то обвинение могут предъявить и самому Оппенгеймеру. Поэтому Маркс и Вольпе еще раз напрягли все силы, чтобы исключить присутствие Оппенгеймера на судебном процессе. На встрече с государственными обвинителями адвокаты доказывали, что «ввергать Оппенгеймера в смятение и скорбь — ужасная затея… и выразили надежду на то, что найдется способ не подвергать такому испытанию столь важного для страны человека. <…> Джо Сталин не мог бы придумать лучшего способа вести свою игру, чем нагнетание подозрений к таким людям, как Оппенгеймер».

В конце января, вскоре после инаугурации Эйзенхауэра, Вольпе и Маркс еще раз спросили председателя КАЭ Дина, «не найдется ли естественный, внутренний канал, чтобы решить этот вопрос на более высоком уровне». Тем не менее, когда в конце февраля процесс наконец начался, адвокат Вайнберга объявил, что Оппенгеймер приглашен свидетелем защиты и готов подтвердить, что никакого собрания на Кенилуорт-корт не было. В своей вступительной речи защитник Вайнберга театрально провозгласил: «Это дело сводится к тому, что заслуживает большего доверия — слово преступника [Крауча] или слово выдающегося ученого и образцового американца…»