Под снежным завалом Педро Альгорта мог рассчитывать только на воздух, остававшийся в легких. Он чувствовал близость смерти, но понимание того, что его тело, вероятно, поможет остальным выжить, привело юношу в религиозный экстаз, словно он уже стоял перед вратами рая. Потом кто-то счистил снег с его лица.

Хавьер Метоль сумел выставить над снегом руку, но, пока ребята откапывали его, кричал, чтобы в первую очередь спасали Лилиану. Он чувствовал тело жены под ногами и понимал, что та задыхается, но ничем не мог помочь ей.

— Лилиана! — кричал он. — Потерпи немного! Держись! Я скоро вытащу тебя!

Хавьер надеялся, что минуту-другую жена сможет дышать под лавиной, но юноши давили своим весом на заваливший ее снег. Они инстинктивно стремились помочь сначала друзьям, потом тем, чьи руки торчали из-под снега, и в последнюю очередь тем, кто мог дышать самостоятельно, как Хавьер, и тем, кого, как Лилиану, совсем не было видно.

Хавьер продолжал звать жену, умолял не сдаваться, верить в то, что ее вот-вот спасут, и вдыхать воздух по чуть-чуть. Наконец Сербино освободил его, и они вдвоем начали откапывать Лилиану. В конце концов они добрались до нее, но женщина уже была мертва. Убитый горем Хавьер рухнул на снег, сотрясаясь от рыданий. Единственная мысль немного облегчала его страдания: он верил, что жена, дарившая ему столько любви и утешения на земле, теперь станет его заступницей на небесах.

Но не только Хавьер переживал страшное горе. Сгрудившись на небольшом участке площадью в несколько квадратных футов[69], оставшемся между потолком салона и ледяной поверхностью снега, многие поняли, что потеряли самых близких друзей. Лавина унесла жизни восьми человек. Погибли Марсело Перес, Карлос Роке и Хуан Карлос Менендес, на которых рухнула стена, Энрике Платеро с начавшей заживать раной живота, Густаво Николич, чья стойкость, проявившаяся после памятного выпуска новостей, многих спасла от отчаяния, лучший друг Канессы Даниэль Маспонс и Диего Шторм, один из членов «банды».

Положение, в котором оказались девятнадцать спасшихся, было не настолько критическим, чтобы лишить их сил сокрушаться из-за гибели товарищей. Некоторые сожалели, что не погибли сами, считая, что смерть стала бы для них лучшей участью, чем жизнь, наполненная нестерпимой болью и невыносимыми душевными страданиями. Это желание едва не исполнилось часом позже, когда на самолет обрушилась вторая лавина. Снег уже полностью заблокировал вход в салон, поэтому основная часть снежной волны прошла над «Фэйрчайлдом», плотно запечатав дыру, через которую Рой Харли ранее выбирался наружу и залезал обратно. Самолет теперь был полностью укрыт белым саваном.

Ночь выжившие встретили в ужасной тесноте. Они промокли до нитки и оказались совершенно беззащитны перед лютым холодом, лишившись подушек, обуви и одеял. В салоне не осталось места для того, чтобы нормально сесть или встать. Ребята могли лишь лежать где придется и толкать друг друга, усиливая приток крови к ногам и рукам, хотя в темноте невозможно было различить, чьи это руки и ноги. Стремясь расчистить пространство, парни сгребали снег из центра салона в оба его конца. Кузены Штраух и Паррадо вместе с Роем выкопали в снегу яму, в которой четыре человека могли свободно сидеть и один стоять. Тот, кто стоял, начинал прыгать по ногам сидящих, не давая им замерзнуть.

Ночь тянулась бесконечно долго. Заснуть смог только Карлитос; правда, спал он беспокойно, то и дело просыпаясь. Все остальные бодрствовали, сгибали и разгибали пальцы рук и ног, растирали ладонями лица. Спустя несколько часов воздух в самолете стал спертым, и юноши почувствовали недомогание из-за недостатка кислорода. Рой прополз к выходу и начал прокапывать вентиляционную шахту, но почти сразу бросил это занятие. Снег на морозе превратился в твердый лед. Тогда Паррадо взял одну из стальных стоек, использовавшихся для гамака, и при свете пяти зажигалок в руках окруживших его товарищей стал бить ею в потолок. Все с большим волнением наблюдали за работой Паррадо. Никто не мог предположить, какой толщины снежный покров над ними. После очередного удара Паррадо вдруг почувствовал, что стойка свободно вышла наружу. Втянув ее обратно, Нандо увидел отверстие в потолке, сквозь которое виднелись бледная луна и мерцающие звезды.

Пленники всю ночь смотрели в эту дыру и торопили время в ожидании утра. На рассвете начали действовать. Над входом скопилось много снега, а над кабиной пилотов, видимо, несколько меньше — сквозь стекла внутрь проникал тусклый свет. Канесса, Сабелья, Инсиарте, Фито Штраух, Харли и Паррадо принялись расчищать путь к кабине. Груды замерзшего снега приходилось разгребать голыми руками, поэтому работали посменно. Сербино, одетый теплее остальных и потому менее всех страдавший от холода, протиснулся между мертвыми пилотами к боковому окну, обращенному в небо, так как фюзеляж лежал на боку, и попытался открыть его. Но окно не поддавалось: слишком тяжел был снег, лежавший на нем. Сербино, уступив место Канессе, вернулся в салон. Усилия Канессы тоже не принесли результата. Третьим за дело взялся Харли, и ему удалось выбить стеклоблок.

Юноша высунул голову в окно. Было около восьми утра, но темнее обычного: небо заволокли тучи. Снаружи бешено вихрился снег. На Рое были теплая шерстяная шапка и непромокаемая куртка, но сильный ветер швырял в него снежные комья, больно жалившие лицо и руки.

Он вернулся в кабину пилотов и прокричал в салон:

— Плохие вести! Снаружи пурга!

— Попробуй очистить иллюминаторы, — откликнулся кто-то.

Рой подтянулся на руках и вылез из кабины. Он увидел, что фюзеляж позади него занесло снегом. Юноша опасался, что, начав двигаться, поскользнется, упадет с крыши и утонет в сугробах. Он вернулся в самолет.