Была и еще одна причина для негодования в адрес Канессы: парни гордились тем, что уже удалось совершить — остаться в живых после восьми недель пребывания в неимоверно тяжелых условиях, и желали доказать всему миру, а прежде всего самим себе, что могут самостоятельно достичь поставленной цели. Всем нравилось представлять себе выражение лица первого встретившегося на пути участников экспедиции пастуха или фермера, когда ему сообщат, что они выжившие пассажиры уругвайского «Фэйрчайлда». Каждый мысленно репетировал беспечный тон при разговоре по телефону с родителями в Монтевидео.

Нетерпение Фито носило более прагматический характер.

— Неужели ты не понимаешь, что никто не будет искать живых людей, — сказал он Канессе. — Искать будут погибших. А то специальное оборудование, о котором говорили по радио, — это фототехника. Они произведут аэрофотосъемку, вернутся на базу, проявят фотографии, изучат их… На поиски могут уйти недели, даже если спасатели будут летать прямо над нами.

На Канессу этот аргумент вроде бы подействовал. Убеждать Паррадо не было нужды, а Висинтин всегда соглашался с мнением обоих. Вместе они начали готовиться к решающему походу. Кузены отрезали от трупов побольше мяса, чтобы его хватило не только для ежедневного потребления, но и про запас на время пути. Команда энтузиастов принялась шить спальный мешок из изоляционного материала, найденного в хвосте самолета. Это оказалось непростым делом. Когда закончились нитки, в ход пошли провода.

Паррадо с удовольствием помог бы товарищам, но шитье давалось ему с трудом. Тогда он взял фотоаппарат и сделал несколько снимков, а потом собрал одежду и снаряжение, необходимые для экспедиции. В свой ранец, сшитый из пары джинсов, положил авиакомпас, плед матери, четыре пары носков, свой паспорт, 400 американских долларов, бутылку воды, карманный нож и женскую губную помаду для лечения потрескавшихся губ.

Висинтин положил в свой рюкзак бритвенный набор. В горах не было необходимости регулярно бриться, но это был подарок отца, и юноше не хотелось оставлять его в самолете. Он прихватил также полетные карты, бутылку рома, бутылку воды, сухие носки и револьвер.

Канесса наполнил ранец всевозможными медикаментами, которые, по его мнению, могли понадобиться в дороге. Он взял с собой пластыри, катушку с зубной нитью, аспирин, таблетки от диареи, антисептический крем, таблетки с кофеином, мазь и большую пилюлю с неизвестным назначением. В ранец также отправились документы его владельца, включая свидетельство о вакцинации; женский увлажняющий крем, зубная паста, перочинный нож Метоля, ложка, лист бумаги, моток провода и талисман — слоновий волос.

Восьмого декабря был праздник Непорочного зачатия. Чтобы почтить Богородицу, молодые люди, уповая на Ее небесную помощь, решили прочитать все пятнадцать тайн Розария. Увы, когда они добрались до шестой, голоса их звучали все тише, и юношей одного за другим сморил сон. Оставшиеся тайны были прочитаны на следующий вечер, 9 декабря. В тот день Паррадо исполнилось двадцать три года. Повод для веселья был немного грустным, ведь до полета в Чили ребята часто мечтали о том, какую грандиозную вечеринку устроят по этому случаю в Монтевидео. Отметив праздник в горах, друзья преподнесли Паррадо одну из гаванских сигар, обнаруженных в хвосте. Паррадо выкурил ее, но получил больше удовольствия от тепла, разлившегося по всему телу, чем от табачного аромата.

Десятого декабря Канесса продолжал убеждать всех, что экспедиция недостаточно хорошо подготовлена. Ему не нравилось, как сшит спальный мешок, и он еще не собрал все необходимые вещи. Однако вместо того чтобы заняться сборами, парень праздно лежал, «накапливая силы», или же настойчиво предлагал Рою Харли обработать нарывы на его, Роя, ногах. Он задирал тех, кто помоложе, — например, сказал Франсуа, что Висинтин подтерся его любимой футболкой Lacoste, после чего Бобби, обычно сдержанный, пришел в ярость. Канесса повздорил даже со своим близким другом Альваро Манхино. Утром, испражняясь в салоне на чехол пассажирского кресла (поужинав гнилым мясом, Канесса страдал от диареи), он потребовал, чтобы Манхино убрал ногу. Альваро пожаловался, что за ночь нога сильно затекла, и не подвинулся. Тогда Канесса прикрикнул на Манхино, а тот в ответ выругался. Мускул вышел из себя и схватил Альваро за волосы. Он уже хотел ударить его, но передумал и просто отшвырнул в сторону. Альваро стукнулся о стенку и, всхлипывая, проговорил:

— Ты мне больше не друг!

Канесса взял себя в руки.

— Прости. Это все из-за моей болезни…

Он разругался со всеми. Кузены считали, что Канесса намеренно тянет время, и очень злились. Ночью товарищи отказались предоставить строптивцу привилегированное спальное место участника экспедиции — пришлось спать у входа. Единственным человеком, кто мог повлиять на него, был Паррадо, не терявший решительного настроя покорить горы. Лежа в салоне и дожидаясь своей очереди на выход, Нандо неожиданно сказал:

— Знаете, а ведь если здесь пролетит спасательный самолет, нас могут и не заметить. Надо сделать крест.

Не дожидаясь реакции товарищей на свои слова, он вышел из фюзеляжа и осмотрел место, где можно было бы выложить крест. Все, кто не испытывал боли при ходьбе, подключились к делу и начали усердно протаптывать в снегу две пересекающиеся под прямым углом тропинки.

В месте пересечения тропинок поставили вверх дном мусорную корзину, которую Висинтин принес из пробного похода. Потом разложили на снегу яркие желто-зеленые куртки пилотов «Фэйрчайлда». Понимая, что движение внизу может привлечь внимание спасателей, юноши договорились, что при виде пролетающего над долиной самолета станут бегать вокруг креста.

Фито Штраух подошел к Паррадо и сказал, что готов занять место Канессы в составе экспедиции, если тот не захочет идти.

— Не надо, — ответил Нандо. — Не переживай. Я поговорил с Мускулом. Он пойдет. Это его долг. Он натренирован гораздо лучше, чем ты. Нам только надо поскорее закончить спальник.

На следующее утро Штраухи встали рано и занялись спальным мешком. Они решили, что к вечеру ни у кого уже не должно остаться отговорок и доводов против скорейшего начала экспедиции, но днем произошло событие, после которого все уговоры и угрозы оказались ненужными.