— Как вы себя чувствуете? — спросила она серую герцогиню.

Та недоуменно посмотрела на нее — и тут же потупилась, словно нарушила какое-то правило.

— Прекрасно, — бесцветным голосом ответила она. — Спасибо вам, леди Тамалания.

— Вам не стоит благодарить меня, — грустно отозвалась Алана.

— Герцог Даор сделал это потому, что я хотела взять вас под контроль руками моих воинов, — вдруг призналась женщина. — Он был в своем праве, он ведь предупредил нас, что будет защищать вас. Я сама виновата. Но вместо того, чтобы гневаться, вы помогли мне. Я благодарна вам за это.

«Гневаться». Это вообще про нее, про дочку Ласа и Вилы? Как это слово могло относиться к ней?

И, как ни ужасно было это признавать, глядя в изувеченное лицо, смысл в словах серой герцогини был. Алана не одобряла, но понимала, почему Даор решил продемонстрировать серьезность своих слов, и признавала, что мера была не пустой. Это открытие ошарашило ее: она понимала садизм темного мага.

Свет!

Алана проскользнула мимо жерновов и, чуть не столкнувшись с как раз заходившим внутрь Аменом, выскочила наружу, хватая ртом воздух. Боль нельзя оправдать, так учила ее мама. Смерть не может быть наказанием, так говорил мастер Оливер.

А она, Алана, понимала!

Алана пробралась мимо кустов, уцепившихся за юбку и плащ и обдавших ее холодной снежной россыпью, и, прячась от чужих глаз, присела у заросшего тиной и заледеневшего сейчас желоба, ругая себя.

Что изменило ее? Война и близость смерти? Или близость этого полудемона, не признающего человеческой морали? Почему же она еще не спросила его о том, что это вообще означает — состоять в родстве с демоном? Быть может, это делало его моральным слепцом, а вслед за ним и она начинала видеть все хуже?

Алана презирала себя за то, что сейчас уже не была готова к отсутствию Даора. Если бы он просто перестал замечать ее, что сказалось бы на ней самым лучшим образом, ей было бы по-настоящему плохо.

— Что-то случилось? — тот самый низкий, словно порождавший вибрацию глубоко за солнечным сплетением, голос прорезал ее размышления, и сердце забилось быстрее.

«Я влюблена в него, — неожиданно призналась себе Алана. — Влюблена, да. Конечно. Но это не должно быть причиной потери себя. Я не хочу его понимать».

Даор Карион стоял рядом с ней. Она видела его черные сапоги и край длинного, подбитого мехом черно-бурой лисицы плаща.

— Сильвиа рассказала мне, почему вы опалили ее лицо, — ответила Алана честно. Сейчас хотелось дать ему знать о своих переживаниях, ведь где-то внутри пышным цветом цвела самолюбивая уверенность, что черному герцогу действительно не все равно. — И я поняла, почему вы так поступили.

— Тогда что так расстроило тебя?

Так говорить было проще — не видя его лица, этих сияющих нежностью и пламенем черных глаз.

— Это. Я никогда не понимала насилия. Я не хочу его понимать. Ваше присутствие меняет меня в сторону, в которую я не хочу меняться. Для вас, вероятно, это обычное дело. Вы умеете убеждать, и, думаю, я не первый человек, воззрения которого вы ломаете. Я бы хотела сказать вам, что со мной не выйдет, но уже вижу: получается. Если бы моя мама увидела меня такой, она бы плюнула мне в лицо.

Алана опустила голову еще ниже.

— Алана.

Кажется, он опустился рядом с ней. Слезы жгли глаза. Алана завесила лицо волосами, чтобы ему было не видно, и быстро-быстро заморгала.

— Зачем вам это? — вдруг загорелась она возмущением. — Чего вы достигнете, если переубедите меня?

Мужчина мягко притянул ее к себе, укрывая плечи плащом, и Алана подавила желание прижаться к нему еще сильнее. Плечи будто окаменели — но согрелись. Даор аккуратно погладил ее по спине через плащ.

— Я не хочу тебя изменять, маленькая. И переубеждать не собираюсь. Есть много вещей, которые обычны для меня и неприемлемы для тебя, но пусть это остается делом только моей совести. Тебе не нужно укладывать это в своей голове и принимать на себя часть ответственности просто потому, что ты была рядом и не помешала мне. Вот что происходит сейчас с тобой. Ты пытаешься оправдаться перед собой за то, в чем и так не виновата — и поэтому оправдываешь мое решение. Можешь продолжать считать меня чудовищем, но себя винить не стоит. Ты — одно из самых светлых созданий, что я видел за свою жизнь, и никогда бы не сделала ничего подобного, достаточно вспомнить Юорию.

Алана подняла на Даора заплаканные глаза. Он смотрел на нее тепло, и только где-то в глубине его глаз плескалось сочувствие, которого она не ожидала. Это ощущение — будто Алана знает, что с ним происходит, — удивило ее. Так Келлан описывал свой дар. Но Алана точно не была знатоком разума! Что происходило?!

— И оставь все, что касается твоей безопасности, мне, — продолжил Даор. — Когда речь идет о твоей жизни, нежелание причинить тебе моральные страдания не встает на первое место. Так будет всегда, но это не так ужасно, как кажется.