4

— Она снова просит тебя о встрече, — говорит Тоха, маяча за плечом, пока Руслан, закатав рукава, разделывает телятину.

Его ещё дед учил, как мясо выбирать, как нарезать, как мариновать, чтобы шашлык был сочным и вкусным. Конечно, можно поручить всё Заре, она готовит отменно. Но как говорил дед Руслана, Энвер: «Шашлык, женских рук не терпит». Для Руслана, так он терпел, и получался вполне вкусным, но дед, был ещё тем домостроем, и бабку держал в строгости, жаль только отца его не смог не удержать, не спасти. Единственное, что сделал, Руслана у него отобрал, и воспитывал, пока мог.

С того вечера, когда Руслан, поимел царицу, прошло три дня, и все эти три дня, он старался заниматься всем чем угодно, лишь бы не было возможности попасть домой. Потому что знал, что не удержится, поднимется, и снова поимеет её. Потому что, хер знает что происходит, но она у него не выходила из головы. Его не отпускало. Его влекло ещё больше. И протест её, только слегка тормознул его, потому что тогда, в её глазах, помимо дерзости и вызова, мелькнул страх, животный, безотчётный, и это не было вкусно. Вкусно было когда она сама того не понимая кончила под ним. Когда дезориентированная своей же реакцией на него, размякла, и покорно делала, всё, что он говорил. Да что там, даже когда сопротивлялась, было круто. А тут был стопор. Видимо осознала всё, проанализировала, пока топала за ним. Да и по хер ему. Или нет?

Сперва ему было круто от того как она его заводит, но теперь, когда он три дня подряд просыпался и засыпал с мыслями о ней, его это начинало бесить. Потому что царица, незримо и на мягких лапах, завоёвывала над ним власть. Ему это было не нужно. Позволять вертеть собой, особям женского пола, он давно перестал. Тогда, наверное, когда девочка Марина, его первая любовь, не дождалась его из армии, и вышла замуж за местного мажора. Или, когда ещё одна, Катя, круто вертела им, вытряхивая бабки, за возможность возлечь с этой королевой.

На хер!

Он был тогда молод, и верил, что есть что-то большее, чем пьянство отца, и постоянный укоризненный взгляд мачехи. Большее, чем вечные наставления деда, и серость старого двора, их обветшалого дома. Ему тогда казалось, что стоит ему только вывернуться из всего этого, и его жизнь повернётся по-другому, станет более счастливой.

Но у жизни, как и всегда впрочем, свои правила. И даже не предательство женщин Руслана, так повлияли на него. Они были всего лишь чередой, в полном и мрачном дерьме, что лилось на него непрерывны потоком.

Армия.

Поджог их дома, в котором погибли дед с бабкой.

Потом была какая-то мутная банда, с какими-то мрачными типами, которые обещали Руслану возмездие за погибших родственников, и много денег. Ума хватило свалить тогда.

Но потом была служба по контракту, и война. По большому счёту никому не нужная война. Искалеченные и изломанные судьбы. Он бы там и остался. В этой пыли дорог, среди разрушенных храмов, и деревень, если бы не вдолбленная дедом жизненная позиция, цепляться за жизнь зубами. И он цеплялся, попутно ожесточаясь, очервствляясь, и чувствуя, что так и надо было. Так было легче. И жизнь потекла по новому, по-другому. Многие вопросы морали отпадали. Всё по большому счёту сводилось к силе, и к деньгам. И было до прозаичного честно, и понятно.

А тут не сработало. Казалось, сломал её, макнул в дерьмо, унизил. Да только такое ощущение, что сам унизился. А самое поганое, что он бы ещё хоть сто раз унизился, и поэтому не спешил он в дом, где она, потому что знал, что не удержит своего внутреннего зверя. Потому что не захочет.

А этот сучёнок, Гордеев, затягивал и затягивал, словно и не хотел свою жену назад, хотя конечно и грозился обрушить все кары небесные на его голову. Но Руслан давно перестал обращать внимание, на тех, кто слабее. Он наёмник. Он сделал работу. Ему нужны его деньги.

В тюрьме, кстати, было комфортнее, чуть ли не во всей той жизни, из которой он пришёл.

Тут действовали жёсткие правила, и слабые отсеивались моментально. А Руслан не был слабым. Уже не был. Его только грело, что вскоре он поднимет бабло, и выберется из этого, забудет всё как страшный сон, тем более что денег Гордеев должен, за его отсидку, огромные.

Руслан зло усмехнулся на собственную наивность. Дурак, повёлся. Ну, нечего, он своё заберёт.

Он закончил, нарезать мясо, и повернулся к Тохе.

— Веди, коли просит, — произнёс он, и принялся за лук.

Его следовало резать толстыми полукольцами, а потом размять, чтобы выделился сок, и потом уже добавить приправы.

К моменту нарезания второй луковицы, в кухню вполз тонкий цветочный аромат.

Вот казалось, как среди этого разъедающего марева паров лука, можно почувствовать её запах. А он смог. И запах ощутил, и то, как она замерла позади.

Руслан взялся за третью луковицу, и коротко обернувшись, и мазнув по ней взглядом, указал на стул.