— Вы продались, — говорю я. — Сколько вы лично получили?

Он подходит ко мне вплотную. От его царственного величия ничего не осталось.

— Дворец, — продолжаю я, — «бентли», бизнес-джет. Кирстен Клауссен купила церковь Багсверд. Хенрик Корнелиус построил монастырь за сто миллионов. Вы наворовали больше, чем вам когда-либо могло причитаться. Это вы в должниках.

Он обладает мгновенной реакцией крупных кошачьих. Я не успеваю глазом моргнуть, как он берет меня за горло и прижимает к забору.

— Вали назад, — шепчет он. — В ту дыру, откуда ты вылезла, Сюзан. Вали обратно. Включи какой-нибудь семейный сериал. И посиди, подожди.

Действую я не торопясь. Этому я давно научилась. И навыки эти я оттачивала в лабораториях, среди пипеток, солей радия и весов Меттлера. Без лишней спешки, но одним плавным движением я расстегиваю его пиджак, ладонь проникает в брюки, потом в трусы и охватывает его яички. Они покрыты плотным волосяным покровом, словно это львиная шкура.

Потом я сжимаю их.

У него подгибаются колени. Он отпускает меня. Женщина в сапогах для верховой езды направляется к нам. И тот мужчина, который был за рулем машины Дортеи, тоже.

Я снова сжимаю кулак.

— Скажи им, чтобы не приближались, — говорю я.

Говорить он не в состоянии. Но он поднимает руку. Мужчина и женщина останавливаются. Я склоняюсь к нему.

— Откуда такие деньги, Андреас?

Он молчит. Я нажимаю сильнее.

— Нет, пожалуйста, не надо!

— Откуда, Андреас?

Когда он открывает рот, слышен лишь шепот.

— Золото.

— Какое золото?

— Мы предсказали повышение цен на золото. Последствия пятнадцатого августа.

— Объясни мне это, Андреас. У меня никогда не было других золотых вещей, кроме обручального кольца.

— Пятнадцатого августа семьдесят первого года Никсон отказался от привязки курса доллара к золоту. Золото было международным стандартом с сорок четвертого года, со времен Бреттон-Вудского соглашения. Мы понимали, что из-за этого цены на золото взлетят. Из-за этого и из-за кризисов. И мы покупали его. Выжидали. Брали кредит и опять покупали.

Теперь я начинаю понимать.

— Наверное, это было самым простым, — говорю я. — Если бы вы занялись спекуляцией акциями или недвижимостью, то вас бы отследили. Тут все было совсем просто. Сколько ты получил, Андреас? Миллиард? Десять миллиардов?

В следующее мгновение происходит два события, которые отмечаем только мы с ним. Во-первых, его глаза как будто покрываются глазурью. Как мой рождественский картофель после испарения жидкости. Во-вторых, рядом со своей рукой я чувствую его затвердевший член — словно это цилиндр из гранита, нагретый над бунзеновской горелкой.

— Поехали со мной, — говорит он.

Сначала я не слышу его слов, и, когда он повторяет их, я ничего не понимаю. Все вокруг застыло — стало каким-то нереально неподвижным. Женщина в сапогах для верховой езды, помощники, джет, аэропорт Каструп.

— Куда?

— В Бразилию.

Я смотрю ему в глаза. И тут все понимаю.

— Андреас, ты хочешь, чтобы я сейчас поехала с тобой. И чтобы раз в день, растянув тебя между пальмами, крепко связывала твои яйца сизалевой веревкой и хлестала тебя суровой плеткой. Ты этого хочешь?

Он с трудом дышит, но кивает.

Я имею дело с искренностью всю свою жизнь. И тем не менее не перестаю удивляться.

— Андреас, — говорю я, — у меня сейчас совсем плохо со временем. Но раз уж мы встретились, скажу тебе, что где угодно на земном шаре, и тем более в штате Баия, найдутся женщины, которые сделают это совершенно бесплатно.

Глаза уже не глазированные. Он возвращается к действительности.

Я отпускаю его. Он отшатывается. Но не двигается с места, словно не в состоянии уйти.

А потом все меняется. Я гляжу ему в глаза. Как он будет уходить? Люди по-разному реагируют, если им случилось открыться. Кто-то чувствует гнев, кто-то стыд, кто-то старается все вытеснить.

Он проводит рукой по львиной гриве. Потом улыбается. На сей раз улыбка более искренняя. Как будто он почувствовал облегчение. И почти благодарность.

— Прощай, Сюзан Свендсен.

Он разворачивается и уходит.

Я подхожу к мужчине в черном и протягиваю руку. Он кладет в мою ладонь ключи от машины.