Он нервно закусывает губу.

— Я получил твое заявление об уходе, Сюзан. Нам, конечно, очень жаль. Но мы понимаем…

— Кто-то написал его за меня. Меня хотят вычеркнуть из списков…

Он снова закусывает губу.

— Почему вы демонтируете приборы?

— У нас ремонт.

— Эти люди готовятся не к ремонту. Они все разбирают и упаковывают. Похоже на что-то посерьезнее. На эвакуацию. Государство опасается распада общественных структур. Поэтому верхушку общества отправляют в безопасное место. Расскажи мне об этом.

Теперь он бледнеет так же, как и его жена. Он боится меня. Но еще больше он боится чего-то другого.

— Я не могу говорить об этом, Сюзан. Я бы посоветовал тебе держаться от всего этого подальше.

Я встаю.

— Думаю, надо позвонить какому-нибудь журналисту, — говорю я.

— Сюзан. Что бы ты ни делала. И чем бы ни угрожала. Я не могу об этом говорить.

Он дошел до какой-то границы, дальше которой двинуться не может. Мы ничего не добились. У меня нет никаких документов, которые можно было бы показать журналисту. Я киваю Лабану. Элизабет встает.

— Торбьорн, я вызываю полицию!

— Замолчи, Элизабет!

Она опускается обратно в кресло. Мы уходим. Позади мы слышим ее взволнованный голос.

— Почему ты так боишься эту маленькую сучку?

Дверь лифта закрывается за нами с Лабаном.

— Я знаю, почему он боится, Сюзан.

Я молчу.

— Я обратил внимание на его руки. На его хромоту. Это он изнасиловал тебя. В интернате. Это в него ты ввинчивала шурупы.

Мы проходим мимо подозрительных охранников и спускаемся по лестнице.

— Он работал в Хольмгангене, — говорю я. — Зарабатывал деньги на учебу. Именно он показал мне периодическую таблицу. Он был первым, кто рассказал мне о физике. Я преклонялась перед ним. Он был добрым взрослым в темном мире. Пока не стал частью тьмы. Тем не менее я до сих пор ему благодарна.

Мы останавливаемся. Лабан смотрит мне в глаза. Словно пытаясь что-то понять.

В этом нет никакого смысла. Невозможно понять, как возникает любовь и привязанность между людьми. И что от этих чувств рукой подать до насилия.

И тут мы смотрим на другую сторону улицы. Возле здания припаркованы две машины. Фургон и два грузовика. На борту фургона написано «SecuriCom».

Лабан застывает на месте. Я поворачиваю голову вслед за ним. У фонарного столба стоят два велосипеда. Рядом с велосипедами — Тит и Харальд.

5

Мы садимся на скамейке в Фэлледпаркен, в самом укромном месте, которое смогли найти.

— Мы уговорили Оскара подвезти нас, — объясняет Тит. — На уговоры ушла вся ночь. Утром он сдался. На Нёрреброгаде мы остановились у индийского зеленщика. И купили манго и лимонов. Оттуда поехали в Генеральный штаб, в Министерство обороны. Которое на канале Хольменс. В министерстве мы требуем, чтобы нас пропустили к главе администрации. Говорим, что мы биологи. Работаем на Экспериментальной станции физиологии растений. Тут же к нам выходит женщина. Она знакома с Оскаром. Мы говорим, что у нас есть несколько чрезвычайно ценных фруктов. Которые по ошибке не попали в последнюю партию. Эти фрукты — настоящий прорыв, говорим мы. Особенно лимоны. Они имеют огромное значение. Но у них очень короткий срок хранения. Их надо отправить немедленно. И хранить в холодном месте. Мы встаем по обе стороны от нее. Ей некуда деваться. И она соглашается. Оскар молчит. Говорим только мы.

Мы с Лабаном стараемся не смотреть друг на друга. Мы с ним в бегах. А близнецы все равно свернули налево. И вторглись в Министерство обороны.

— Она дает нам адрес. Мы просим ее визитную карточку. Она не возражает. Мы доезжаем за десять минут. Это Росенёрнс Алле. Миленькое местечко. Там стоит какая-то статуя. Оскар не решается войти с нами. У входа нас встречает охранник, который проводит нас внутрь. В ресепшен сидят четыре дамы. Но мы встаем по обе стороны от них. И показываем им фрукты. Размахиваем визиткой начальницы. Одна из дам проводит нас наверх.

Наверное, родители стремятся защитить своих детей не только от внешнего мира. Наверное, еще в большей степени они хотят защитить их от темных сил внутри них самих. Думаю, и то, и другое — иллюзия. Прошло уже, наверное, много лет с тех пор, как Тит и Харальд обнаружили, что могут вызывать доверие у людей. И много лет с тех пор, как они начали злоупотреблять своим талантом.

— Офис находится на самом верху. Из окон суперкрутой вид. В приемной сидит секретарша. Но нас уже не остановить. Она сидит неподвижно. Мы проходим через комнату. Дверь открывается. А там сидит Хайн.

— Он нас не узнает, — продолжает Харальд. — Взрослые не узнают детей и молодых людей, если с момента их последней встречи прошло более полутора часов. Мы говорим, что мы посыльные. Из Министерства обороны. Снова размахиваем карточкой главы администрации. Кладем перед ним фрукты. И тогда Тит садится на его стол. И чуть-чуть задирает платье.

Я смотрю на детскую площадку. Матери с колясками гуляют под весенним солнцем. В колясках — маленькие аппетитные дети. Никто, ни матери, ни дети, не имеют ни малейшего представления о том, что их ждет впереди. Что через сколько-то лет девочки будут садиться на письменный стол каких-то пожилых мужчин и задирать платья. А мальчикам будет грозить восемьдесят лет тюрьмы.