Шрифт:
В приемной уже собрался народ. Только гражданин со странным предметом исчез.
— Хочешь зайти к нему, Сосо? — спросила секретарша. Она стояла, поправляя одной рукой накинутый на плечи платок. Теперь она была оживлена, и на лице ее не блуждала больше беспечная, беззаботная улыбка.
— А он пришел?
— Откуда должен был прийти, здесь был, никуда не уходил… Входи, если хочешь… Вы обождите! — повернулась она к выступившему вперед человеку в форме железнодорожника.
С. Анч-дзе прошел в кабинет.
В конце нескончаемо длинного стола, теряясь в недосягаемости, смутно вырисовывался силуэт директора. На полном, гладком лице, густых черных усах и бритой, словно полированной голове лежал отсвет зеленого сукна. Облитый тусклым голубовато-зеленым сиянием человек, не мигая, не шевелясь, молча взирал на вошедшего. С. Анч-дзе медленно продвигался вперед, переступил положенный предел и недоумевал — куда еще дальше!
— Садись, садись… — неожиданно выручил его директор.
Сосо остановился, сел.
Директор взялся за телефонную трубку и посмотрел на С. Анч-дзе, безмолвно спрашивая: чего тебе, дескать?
— Батоно Важа, третий год хожу зря, не добьюсь толку… Извелся я, все вожусь с этими…
— «Голубыми конями»?
— Мостами.
— Да, конечно, мостами.
— Это же четвертый вариант фактически, батоно Важа… Мы учли все замечания и, по-моему, довели до желаемой кондиции… Теперь уж надо мне дать ход, батоно Важа, нельзя больше тянуть… Нельзя больше затягивать, батоно Важа, и так три года тянется, третий год втянут я в это, понимаете, третий год бьюсь об лед. Все равно ведь я эту тему не оставлю…
— Почему, бичо [14] , почему?
— Вы прочтете, батоно Важа?
— Прочту, понятно, куда денусь.
— Я принес вам последний вариант, первый экземпляр — специально для вас, батоно Важа.
— Оставь… мне его. А чем они там у меня занимаются, рассмотрели или нет? — Директор положил трубку и тотчас взял снова.
— Нет еще, Шота в Москве, передал — без него рассмотреть. Како говорит — я в отпуске. Васо сказал — у меня права нет рассматривать…
14
Бичо — обращение к мальчику (бичи — мальчик). При обращении к взрослому выражает пренебрежение.
— А кто, говорит, отнял?
— Не знаю, не сказал… Хабурзаниа болен, Гомелаури не читает, Цверава не читает…
— Почему?
— Не знаю почему. Сколько времени пытаюсь понять, не пойму никак.
— В том-то и дело…
— Всех остальных заставлю прочесть, батоно Важа, только назначьте обсуждение… Поручите кому-нибудь, батоно Важа, или Како, или Васо, или Хабурзаниа, или Гомелаури…
— Давай дождемся Шота, — равнодушно сказал директор и взял трубку второго телефона.
— Его еще два месяца не будет, батоно Важа, и все равно просил без него обсудить, не хочет участвовать в обсуждении, что теперь делать?! Неужели ждать целых два месяца, батоно Важа?!
— Тогда пусть Како рассмотрит.
— Како говорит — в отпуске я.
— Тогда дождемся Шота…
Директор опять взялся за трубку первого телефона, спокойно набрал номер и прислушался к длинному гудку.
— …хотя Шота нам не нужен, да? В таком случае Хабурзаниа, нет, и Хабурзаниа отпадает, раз болен, да? Что с ним, объясни-ка. Алло, алло… Хорошо, поручим это Васо…
— Меня прежде всего ваше мнение интересует, батоно Важа.
— Свое мнение я тебе скажу…
Директор снова опустил трубку, снова ее поднял. Ни слова упрека не вырвалось у него ни по адресу изобретшего аппарат, ни по адресу установившего.
— Прочту, не бойся, — сказал он и, оставив наконец телефоны в покое, положил руки на стол, поджал губы, что, по разумению Сосо, должно было означать завершение аудиенции.
С. Анч-дзе вышел в коридор. Отсчитал пять дверей и открыл шестую. Над столом вился дым от сигареты в пепельнице. Хозяин горящей сигареты укладывал стопками пропыленные папки.
— Тина, оказывается, Отар Зедгенидзе оставил тебе мой экземпляр, дай мне его.
Тина вздохнула, выпрямилась, потянулась за сигаретой, выпустила дым, опять вздохнула и потерла рукой поясницу.
— Пусть Отар Зедгенидзе принесет, что унес! Ничего он тут не оставлял.
— Говорит, оставил.
— Не заходил он сюда, не видела я его… Бросаете где попало, сами не знаете, где что бросаете, что делаете… Только говорить умеете, ничего больше…
Женщина явно взвинчивала себя, и С. Анч-дзе поспешил удалиться, свернул направо, миновал три двери и вошел в четвертую.
В этой комнате стояли два одинаковых стола. У окна почти одновременно, не слушая друг друга, разговаривали Гомелаури, Цверава, Самхарадзе и Клибадзе. В углу сидел Шукри Джапаридзе, читал с конца какой-то экземпляр «Голубых мостов». Две последние страницы он уже одолел и медленно продвигался вперед — к началу. При появлении С. Анч-дзе Гомелаури, Цверава, Самхарадзе и Клибадзе разом умолкли.