Шрифт:
— Да, я.
— Я тебя по голосу узнала… Здравствуй!.. Ты давно пришел, Ник?
Я вспомнил, что она так звала меня в детстве.
— Только что.
— Почему ты стоишь в тени?
— Так лучше.
— Но я тоже хочу тебя видеть.
— Разве можно увидеть ничтожество, пустое место?
Как видно, она не ждала такого вопроса. Задумалась.
— Отчего же… Можно, — ответила она после долгого молчания.
— Тогда почему ты не увидела меня раньше?
— Когда?
— Я здесь целый вечер.
— Кто успел тебе насплетничать?
— Я сам все слышал, когда сидел за столом, так же, как и ты, и курил.
— В таком случае я заметила хотя бы дым.
— К счастью, не заметили ни ты, ни прочие.
— Странно.
— А тебе не кажется странным, что я оказался в твоей комнате без приглашения?
— И это странно. Я что-то не помню за тобой такой смелости. Когда ты успел приобрести это качество?
— Я пойду… Не думал, что все так обернется.
— Но что изменилось для тебя?
— Еще не знаю. Должно измениться.
— Жаль, ты стоишь в тени, иначе я бы по лицу определила…
— Для тебя я всегда стоял в тени.
— А кто же тогда стоял на свету?
Молчание.
— Ты знал, что увидишь меня здесь?
— Нет.
— Мамия не сказал тебе?
— Ни слова…
— Ты бы пришел, если бы знал?
— Не знаю… Я вообще не собирался идти. До сих пор не понимаю, как это получилось. Как я решился…
— Трудно было решиться?
— Трудно не трудно, какое это имеет значение! Меня другое беспокоит… Объясни, зачем вы меня пригласили?!
— Зачем приглашают старых друзей, с которыми давно не виделись?
— Что-то никаких старых друзей за этим столом я не встретил.
— Прости, Ник… Я хотела узнать, как ты живешь…
— Великолепно! О лучшем и мечтать не мог!
— Я не шучу.
— Где вы с ним познакомились?
— Как будто ты не знаешь его, и вообще…
— Сегодня утром я с трудом узнал его. Скажи, это он был рыжий, тощий…
— Да, да, он, тот самый…
— Но я не помнил его, забыл.
— Ты не должен был забывать.
— Как-то упустил из виду…
— Не должен был упускать.
— Не интересовался его существованием…
— Надо было интересоваться.
— Не принимал во внимание…
— Надо было принимать.
— И все же, где вы познакомились?
Молчание.
— Ты помнишь жирафов?
— Помню.
— Какие прекрасные были жирафы.
— Знаю, о чем ты хочешь мне напомнить.
— Я иногда их вспоминаю. С тех пор я никогда их не видела.
— И не могла увидеть.
— Почему?
— Они погибли.
— Правда? Бедненькие!
— Знаю, что ты хочешь, этим сказать.
— Такие прекрасные были жирафы…
— В тот вечер…
— У них были очень грустные глаза…
— Я позвонил на следующий день… Но что от этого изменилось? Ничего!
— Они смотрели так испуганно…
— И все же, где вы могли познакомиться?! И куда подевался тот тип?
— Я устала, Ник… Ты хочешь узнать, как мы познакомились и что стало с тем жутким типом. А меня другое мучает: почему все сложилось так, а не иначе, не так, как хотела я, не так, как себе представляла?!.
— И как представлял себе тот, другой, кто хотя бы одну минуту думал о тебе.
— Да, хотя бы тот, другой…
Молчание.
— Человек — это память… Ты как-то сказал это… Очень давно.
— Наверно, сказал.
— Не слишком ли много времени прошло с тех пор?!
«Неужели она думает, что я струсил?.. Нет, нет… любовь сковывала меня и лишала смелости. Ты мне казалась недосягаемой, неземной, и я мог только мечтать о тебе безмолвно, затаенно, безнадежно… Я так и не посмел открыться тебе, не решился… Как мог я сказать о своей любви, если считал себя недостойным. В моем представлении ты не должна была принадлежать никому, даже мне! Поэтому я заглушал, душил свою страсть…»
Но ничего этого я не сказал. К чему эти беспомощные оправдания?
— Ник! — Нани приподнялась, пытаясь разглядеть меня в темноте. — Ты уходишь?
На глаза ее набежала фиалковая слеза. Она нащупала на стене выключатель и включила люстру.
Она была похожа на цветной сон, из тех, что снятся в отрочестве…
— Ты уходишь, Ник?..
Дремлющий Синий привязал ремнем к стулу Замухрышку Але и, стоя над ним, вливал ему в глотку вино из огромного рога. Пестрый в Крапинку как тряпка повис на перилах. Желтого Платоныча и Мамии не было видно. Зато Мутно-Зеленый и Ванька-Встанька сидели на корточках у стены, хлопали в ладоши и пели. Пьяны они были в стельку.