Дато еще вечером узнал, что девочку собираются отправить в город, и потерял покой. Он сел возле ореха и стал неотступно думать о ней. Неожиданно ему пришла в голову мысль взглянуть на себя со стороны. Истоптанные ботинки, старые штаны с пузырями на коленях, разорванная рубаха — на кого он похож? Он вскочил и как сумасшедший бросился в дом. Отец с матерью ушли в бригаду, старики возились на огороде. Дато только этого и надо было. Он влетел в комнату и оделся во все новое. Посмотрел на себя в зеркало, но еще больше не понравился себе. Снова переоделся — надел поношенные, но чистые штаны и красную рубаху.

Старики даже не заметили, как он вышел со двора.

Прошелся несколько раз мимо дома девочки. Двор был пуст: ни деда, ни бабки, ни внучки. «Уехали, наверное», — подумал Дато и собрался было бежать, как вдруг окно открылось и выглянула она. И улыбнулась ему. Но тут же за ее спиной возникла старуха, и окно захлопнулось.

Дато еще долго ходил по дороге.

Наконец в доме началось какое-то движение — видимо, старики и девочка начали готовиться в дорогу. Запрягли осла в арбу, посадили девочку, погрузили вещи, уселись сами и тронулись в путь. До станции было далеко. Сначала нужно было проехать через всю деревню и на окраине, возле колхозного гумна, свернуть в сторону. Потом дорога шла под уклон, затем через большое поле, сосновый бор и сразу за ним упиралась в железнодорожную платформу.

Время приближалось к полудню. Дато пошел к роднику и, поплескав в лицо холодной водой, побежал по дороге. Вскоре он оказался в нижней части деревни. Вокруг никого не было. Только неподалеку, возле дерева, стоял чей-то ишак. В голове у Дато мелькнула мысль; а что, если сесть верхом и догнать их? Но он тут же передумал, хотя ему не раз приходилось ездить на ишаках. Да что там ездить, можно сказать, что все свое детство он провел на спине ишака: ездил ли он в лес за дровами или ягодами, доставлял ли домой воду или фрукты…

Но сегодня — другое дело! Сегодня он постеснялся бы сесть на ишака, хотя и сам толком не знал, что в этом постыдного или смешного. Он просто не мог ехать на таком невзрачном животном! Все что угодно, только бы не оказаться смешным в глазах этой девчонки! Он помчался дальше, к концу деревни. Там начиналось кукурузное поле, высокие стебли, освещенные ярким солнцем, тихо качались от легкого ветра. И посреди поля стоял белый конь! Дато засмеялся и побежал к нему. Этот белый высокий жеребец давно нравился ему. Но раньше — просто так, а сейчас он вдруг понял, что конь — настоящий красавец!

Дато погладил его по шее, провел рукой по крупу. Конь доверчиво повернул морду, и они зашагали вдвоем.

Солнце уже прошло зенит и клонилось к закату. Но жара не спадала, а, казалось, стала еще сильнее. Старик кизиловым прутом подгонял ишака, и арба, грохоча, катилась по пересохшей земле. Облако пыли клубилось за ними вслед, и издалека чудилось, будто по дороге движется огромный белый шар.

Арба уже катилась вдоль большого поля.

— Потише, дед, задохнемся мы… — голос старухи был едва слышен.

— Пошел, пошел! — покрикивал старик.

— Когда же кончится эта дорога?! — ныла девочка.

— Помолчи! — ворчала на нее старуха.

Облако пыли с грохотом двигалось вперед.

Неожиданно на вершине холма словно видение возник всадник на белом коне. Через минуту, нырнув в лощину, он исчез из виду, затем показался у подножия холма и стремглав понесся через поле, наперерез двуколке.

— Кого это нелегкая несет? — размышлял старик.

— Бригадир небось или ночной сторож Ника? — пробормотала старуха.

«Как бы не так!» — радостно подумала девочка.

Жарко печет солнце. Посреди недавно убранного поля тут и там раскинулись могучие дубы. Вода в придорожной канаве высохла, и на обнажившемся, в трещинах, дне, словно кусочки глиняной мозаики, лежат листья. Из придорожных кустов то и дело взлетают голуби и, покружив над арбой, садятся на поле. На дороге, точно две борозды, тянется след арбы. Солнце пылает, и горячее марево дрожит над полями.

А белый конь все ближе. Красная рубаха на груди у всадника распахнулась, и горячий ветер полощет ее как флаг. Выгоревшие штаны плотно обтянули ноги, и весь он, упрямый и горячий, чем-то похож на своего коня.

Старики молчали, понимая, что если уж парень решился их догнать, то избавиться от него будет нелегко, и продолжали ехать, делая вид, будто ничего не происходит. Дато это злило, но он сердился не столько на них, сколько на девочку и придумывал для нее самые обидные, самые злые слова, хотя ни за что на свете не осмелился бы произнести их вслух. Сам он тоже притворился, будто оказался здесь случайно по дороге в Алазани, куда он якобы скачет по своим делам…

Старики избегали смотреть в его сторону. Старуха бубнила слова проклятий, а старик думал: «Хоть бы ты поближе подъехал, стервец, я бы сумел достать тебя хворостиной, я бы тебе всыпал!» Девочка чуть-чуть улыбалась и ждала, что будет дальше. Но Дато и теперь не знал, как поступить: не знал этого он ни там, у родника, когда бросился как сумасшедший догонять девочку, ни когда садился на белого коня… Он понимал только одно: девочка уезжает и завтра он уже не увидит ее… От этой мысли у него внутри все дрожало, и он, ничего не соображая, погнался за ней…