Ишак и конь шагали рядом. Дато молчал, старики тоже не произносили ни слова. Неожиданно Дато перегнулся через седло и хлестнул ишака хворостиной. Потом дернул коня в сторону и захохотал. Старик рассвирепел. Девочка вздрогнула, но, услышав смех Дато, засмеялась сама. Дато победно гикнул, слегка притормозив, объехал арбу сзади, как ветер промчался мимо и, резко осадив коня, встал поперек дороги. Арба остановилась. Дато улыбался — озорно, вызывающе. Старики гневно смотрели на него. Целую минуту длилось напряженное ожидание, затем Дато отъехал в сторону и уступил дорогу. Старики вздохнули с облегчением и разом заговорили.

— А ну подойди поближе… Я тебе покажу, стервец! — грозился старик.

«Только б не подошел…» — со страхом думала девочка.

— Ирод ты! Креста на тебе нет! — возмущалась старуха.

«Ох уж эта бабушка…» — беспокоилась девочка.

— Вымахал с каланчу, а ума не набрался! Чтоб ты сдох, окаянный! — вопила старуха.

— Землю бы тебе пахать надо, бугай ты этакий! Погоди, найду на тебя управу! — брызгая слюной, грозился старик.

Дато спрыгнул с коня и прямо по пашне направился к дубу. Нагнулся над лужицей, плеснул в лицо горсть воды. Она струйками потекла по груди. Вскочил на коня, с размаху хлестнул его хворостиной и помчался к темнеющему вдали лесу…

Арба снова тронулась и загромыхала по ухабам. Парень скрылся из виду, и старики успокоились. Отпустив поводья, старик обернулся и протянул девочке кувшин с водой. Но та отрицательно покачала головой. Старуха достала из хурджина большой красный персик, но внучка не притронулась и к персику. Все трое уже почти забыли о Дато, как вдруг из придорожных кустов выскочил всадник и снова преградил дорогу. С прилипшими ко лбу волосами, в потемневшей от пота рубашке, Дато, опустив голову, исподлобья смотрел на них. Потом он стегнул коня, и тот прыжком перескочил на обочину.

Арба покатилась дальше. Дато молча поглядел ей вслед, потом резко дернул коня и поскакал в деревню. За ним протянулась белая полоса пыли, медленно рассеялась и осела, как туман по обе стороны дороги.

«Даже не обернулся…» — подумала девочка.

— Чтоб тебе пусто было! — не унималась старуха. — Хоть бы слово сказал, объяснил толком, что ему нужно… А то гоняется за нами, как рысь… Где это видано, чтобы так себя вели?!

— Попробовал бы только сунуться, я ему… — потряс кулаком старик.

«А чего ему было оборачиваться? Прогнали, вот и ушел…»

Солнце опустилось к лесу. Тени удлинились, голоса птиц, стайками перелетавших через дорогу, зазвучали отчетливее. Откуда-то сверху повеяло прохладой. Ишак остановился у еще не просохшей после дождя лужицы и стал жадно пить. Из лесу не доносилось ни звука.

Девочка задумчиво глядела перед собой.

Ишак напился, фыркнул и, не дожидаясь окрика, зашагал дальше. Колеса арбы опять заскрипели по камням и колдобинам. Хотя ишак от усталости еле двигался, старик не подгонял его. Он сидел, свесив голову на грудь, и солнце жгло его темную от загара, морщинистую шею. Старуха, примостившись между корзин и мешков, не спускала глаз с внучки. Вокруг стояла душная, клонящая в сон тишина.

Вдруг откуда-то издалека послышался шум мотора. Девочка оглянулась. На дороге виднелся только столб пыли. Старуха ущипнула внучку — куда, мол, пялишься, — а сама, прикрыв ладонью глаза, стала внимательно смотреть в сторону деревни. Старик тоже обернулся. Девочка привстала. Старуха вцепилась костлявой рукой в ее платье и заставила сесть. От обиды у той навернулись слезы на глаза. Старик пробурчал что-то невнятное и изо всех сил стегнул ишака.

Пыльный столб поднялся выше, шум мотора усилился.

— Кого еще несет?

— Может, председатель едет или завскладом… А никак, машина этого непутевого зятя Глахошвили…

— Вот дурень… Просил его утром: подбрось нас до станции… А он отказался: стану, говорит, новый автомобиль на наших дорогах портить!

Машина подъехала и стала сигналить. Ишак испугался, прибавил ходу, почти побежал, но вдруг раздумал и остановился как вкопанный. И как ни кричали на него, не сдвинулся с места. Старик слез с сиденья, схватил поводья и стал тянуть упрямца вперед. Старухе тоже пришлось слезть и толкать арбу сзади, но ишак не двигался и только мотал головой. Девочку это рассмешило, и она, зажав рот рукой, давилась от смеха. Старики накинулись на нее: как тебе не стыдно, мы тут из сил выбиваемся, взмокли совсем, а тебе весело?! Машина снова засигналила, девочка не удержалась и громко прыснула. Старуха сыпала проклятьями, призывая небесную кару на всех, и в том числе на свою внучку. Старик тоже ругался на чем свет стоит и нещадно бил осла кулаками, отбросив хворостину в сторону…

А машина продолжала сигналить. Из кабины высунулся Дато, он что-то кричал и смеялся, но слов нельзя было разобрать, так как одной рукой он беспрестанно давил на гудок.

Наконец машина промчалась мимо, обдав всех густой пылью, и затормозила невдалеке. Водитель вышел из машины и не спеша направился к старикам.

— Я так и знала, что это он! — завопила старуха.

— Кто?

— Да зять Глахошвили!

Зятя Глахошвили в деревне никто не называл по имени, знали только, что он городской и до женитьбы работал таксистом. Близко подойти к старикам он не решился, а остановился на полдороге и смущенно забормотал: