– Оливер!.. Как это понимать?! – осознав, что происходит, воскликнула девушка, попытавшись отобрать перо – но управляющий тотчас взял другое. – Ты… ты… в самом деле променяешь наши отношения на то, чтобы прислуживать этой высокомерной графине?

– Высокомерной графине? – переспросил управляющий с некоторым сомнением. – Я работаю на госпожу Эстер Брэйнхорт, а кого имеете в виду вы – не имею представления.

– Вы подлец!!! Алчный, жадный до денег, расчетливый сукин сын!..

– И хороший управляющий, – добавила я, закончив тираду разъяренной мисс Кэрри. – Которого я бы не хотела потерять из-за противоречий. А вы, моя дорогая, рано или поздно поймете, что, не имея чувства собственного достоинства, любой, даже самый лучший мужчина, будет для вас «подлецом, алчным, жадным до денег… и так далее». Вы вынуждаете так с собой себя вести.

Из всего, что случилось, я поняла – мужчины всегда смотрят на нас немного свысока. Графиня или служанка, красавица или дурнушка – в их понимании мы всегда глупее, слабее и ничтожнее, чем они. И, если изо дня в день не доказывать им обратное – эти люди даже не будут создавать видимости того, что уважают нас.

Моя несостоявшаяся компаньонка, дергано подобрав разбросанные одежды, вся в слезах, выскочила из кабинета, с трудом удержавшись от рукоприкладства в сторону меня и своего «возлюбленного». Того самого, что по ее меркам должен был нести «радость от общения с противоположным полом». Но… который, к ее большому разочарованию, оказался более прагматичным, чем ее разумения.

– Почему же вы не утешили бедную девушку? – с некоторым сарказмом поинтересовалась я, пытаясь придать оторванному рукаву на своем платье прежний вид, но тщетно.

– Хорошую девушку найти сложно. Еще сложнее – найти хорошее место работы, – ответил мистер Оливер, протягивая мне заявление для подписи. – Я сожалею. Могу ли я…

– Сконцентрируйтесь на своей работе, которой вы так дорожите. Об остальном я сама позабочусь.

– Да. Ваше Сиятельство.

– …И оденьте, наконец, ваши штаны как положено.

Поразительно, как быстро пролетело перед глазами лето. Едва люди привыкли ходить в своих легких платьях, свежих и хрустящих блузках, как снова налетели пронзительные ветра.

Жизнь в поместье наладилась, поэтому перемена погоды никак не влияла на мое настроение. Укутавшись в тёплую шерстяную мантию, я нашла местечко на склоне, хорошо защищенное от ветра. Кустарник вереска, листья которого еще не успели опасть до самого конца, стал моей ширмой, пока я пряталась от всего мира, сидя на бревнышке с блокнотом в одной руке, и маленьким кусочком графита – в другой.

За все лето я уже успела сделать дюжину набросков реки, выгнутой в виде подковы, но рисунок, хоть и выглядел неплохо, все равно не отражал той самой прелести, что я тщетно старалась запечатлеть.

Увлеченная своим занятием, я совсем не заметила приближения одного человека.

– Вот вы где! Ваше Сиятельство.

Едва ушей коснулся мягкий, глубокий баритон Адриана, все остальные мысли, что вились в голове, напрочь исчезли.

– Вас потеряли, – делился конюх, привязывая неподалёку гнедого Ориона – мне не нужно было поворачиваться, дабы знать: прямо сейчас он улыбается.

Раз он привязывает коня – то намерен здесь остаться. Теперь уже я, так отчетливо это понимая, с трудом могу сдержать свою собственную улыбку.

– Мистер Оливер перевернул поместье вверх дном, – плюхнулся неподалеку мужчина, окинув взглядом, переменившийся к осеннему сезону пейзаж. – А я знал, что найду вас здесь. И вот, не ошибся.

Мне бы хотелось многое сказать этому мужчине – но любая из этих фраз была глупой и неуместной. Оттого ничего не оставалось, кроме как снова уткнуться в листок бумаги, делая вид, что небрежные линии на моем рисунке хоть сколько-нибудь меня интересуют.

Адриан стал немым собеседником в этом тихом и красивом месте, но, когда я украдкой глянула на него сама – он тотчас поймал этот взгляд, подсаживаясь ближе. Впрочем, не пытаясь нарушить благоразумную дистанцию.

– Вы красиво рисуете, – сказал он, заглянув в блокнот, который по инерции тотчас захотелось захлопнуть. Но, понимая, что такое поведение выдаст все мое смущение, я лишь неуклюже улыбнулась.

– Когда я приходила сюда раньше – то из-за густой кроны деревьев совсем не было видно тот домик, внизу склона, – сказала я, указав на плохо изображенный кусочек своего пейзажа грифельным карандашом. – Я вдруг подумала, что душа человека совсем как эта роща у реки. Лишь когда опали все листья – получилось разглядеть то, что все это время было скрыто от наших глаз. Этот маленький заброшенный домик…

Адриан смотрел на старое строение и ничего не говорил, заразившись меланхолией. Это было не очень на него похоже – на человека, которому всегда было что сказать. Поэтому я решила обратиться к нему сама:

– Кажется, вы знали, что там, внизу, тоскливо прячется та развалюшка?

– Да, – нехотя ответил мужчина. – Однажды даже ночевал там.

– Ночевали в заброшенном домике? Почему? – это был праздный интерес, и случайный вопрос. Но то, что я услышала, неизбежно кольнуло сердце.