— Смотри, там, в середине четвертой нити снова сияет золото! Только…

— Да, очень нескоро и после тяжелых испытаний. Некоторым нужно потрясение, чтобы снова начать жить. Видишь, среди золота одна бусина сверкает алмазом? Это называется исполнившееся предназначение. Увы, наша леди — судьба совсем другого… мужчины.

— Что означают мутно-зеленые бусины? Я вижу их довольно много.

— У тебя зоркие глаза, Хрустальный голосок. Это разочарования, боль, обиды. Что еще ты видишь?

— Кое-где между бусинами есть промежутки, а одна нитка почти пустая…

— Да. Несколько раз она будет на пороге смерти. А пустая нитка… Эта девочка отдаст всё свое оставшееся время, чтобы жил кто-то другой. Иногда ведь достаточно произнести пару слов, чтобы тебя услышали.

— Это, наверное, очень страшно — умирать осознанно.

— Ей не будет страшно, поверь. Все свои страхи она оставит в прошлом.

— А он?

— Он вряд ли ее переживет, и, возможно, даже догадается, что любимой больше нет… И, скорее всего, встретится с ней — за Гранью. Тот, кто держит нашу Вселенную на ладони, почему-то любит самых слабых, ставших сильнее сильных, сумевших пронести через все испытания каплю его огня…

— Ты, получается, смертных не любишь?

— Я беспристрастен… в каждый конкретный момент. Если ты помнишь, эта девочка должна была стать одной из моих служительниц. Ее ждала удивительная судьба, но она выбрала его.

— И теперь ты мстишь?

Высокий рассмеялся легко и искренне, совсем по-человечески.

— Зачем? Все устроилось к лучшему. Не зря же смертным дано право самим решать очень многое, и выбор этот неприкосновенен. Тем более, что она мне ничего не должна, а вот я, похоже, еще буду ей должен. У нее долгая дорога впереди, так зачем мне мешать? Досмотреть до конца намного интереснее.

— Спасибо за откровенность. Теперь я и мои сородичи будем спокойны.

— Эти двое вам зачем-то нужны? Вы все еще ищете храм?

— Мы надеемся, что эти двое найдут его там, куда нам не попасть.

— Разумно, разумно… Особенно, если учесть, что соотечественники нашего счастливого влюбленного крупно задолжали твоему миру, Хрустальный голосок. И весы склонятся на вашу сторону. Я могу чем-то помочь?

— Ты правда хочешь это сделать или спрашиваешь из вежливости?

— А я часто предлагал помощь?

— Прости, но мы должны быть уверены, — строго и печально произнесла девушка, — сейчас это стало важным не только для нас — для мира. А помощь нам нужна любая. Ты ведь… не только здесь, ты — везде, не привязан ни к какому миру, а значит, видишь их все?

— Почти — лишь за редким исключением. Ты хочешь знать, не видел ли я…

— Да. Если видел — дай им знать, не мучай долгими поисками.

— Что ж, сам пообещал… Я подтолкну их в нужную сторону, Хрустальный голосок. А если я загляну к вам на остров, споете для меня?

— С удовольствием. Ты прекрасный слушатель, Неумолимый.

— И всегда немного отодвигаю закат, не так ли?

Эти двое так и ушли, вспоминая прошлые встречи и смеясь, в ленивые предрассветные сумерки.

Гай на минуту открыл глаза, притянул к себе свернувшуюся калачиком любимую и снова погрузился в мир счастливых грез. Он хотел только одного: чтобы эта ночь никогда не закончилась.

Тайри проснулась, когда совсем рассвело. Осторожно вынырнув из-под руки Гая, она неслышно прошлась по спальне, собирая брошенную вчера куда попало одежду. Тихонько спустилась по узкой лестнице на первый этаж и долго нежилась в маленькой, но очень уютной купальне. Одевшись и наскоро причесав волосы, леди обследовала столь же небольшую, сверкающую чистотой кухню, к сожалению, страдающую полным отсутствием запасов. Ну да, хозяин столько времени не был дома, любая еда испортится… Но проснется-то он голодным, и что прикажете делать? Тайри посмотрелась в зеркало, состроила сама себе грустную рожицу. Хорошо, что плащ на месте, а уж куда идти за вкусным завтраком, она точно знает. Только вот… Юная леди сняла с шеи шнурок со странным амулетом. Поднявшись в спальню (глушащее шаги заклинание летело впереди), она осторожно вложила амулет в ладонь спящего ваюмна, легко поцеловала его в щеку, открыла портал и исчезла.

На этот раз сон и сам не хотел отпускать мастера. Некоторое время он лежал, пытаясь понять, что вообще произошло и что случилось вчера, а вспомнив, огляделся в поисках любимой… Его взгляд наткнулся на ониксовый диск с серебряным зеркальцем в середине.

— Тайри! Тайри!!!

Насмешливая тишина была ответом, и Гай с горестным стоном закрыл лицо руками. Что он натворил?! Нельзя, нельзя было вчера терять голову, нельзя было себе позволять… Наверное, он чем-то обидел ее, и она тихо ушла, даже амулет свой искать не стала. Не хотела лишних разговоров… Самое ужасное было в том, что он не помнил, как сорвал этот обсидиановый диск с ее шеи, наверное, шнурок сам развязался. А что он вообще помнит? Платье помнит, и нижнюю рубашку из ее любимого шелка. Как это было чудесно: прохладная, льнущая к коже ткань и горячие прикосновения. Настолько чудесно, что при всех безумно обострившихся чувствах, Гай хотел, чтобы эти объятия и этот поцелуй длился вечно. Но Тайри как-то так извернулась и выскользнула рыбкой из его рук… и из рубашки. Что и стало последней каплей перед падением в сладостное пламя, после которого вспоминаются лишь чувства и ощущения, а слова тихо отходят на второй план.

Но что ему делать — теперь? Как ее вернуть? В голове почему-то выстраивались картины одна ужасней другой. Возможно, они как-то себя выдали, или их выследили, и Тайри, покинувшую так неосторожно их маленькую крепость, уже бросили в камеру Старой Башни… Или все еще хуже: она, сама не своя от обиды, бросилась ночью на улицу, на нее напали… Из бездны отчаянья его вырвали звуки. Кто-то поднимался по лестнице, напевая веселый мотивчик.

— Гай, милый, чего ты себе напридумывал? У меня чуть сердце не остановилось, — Тайри водрузила на тумбочку у кровати поднос. На нем красовался пузатый кувшин с горячим шоколадом, пара больших кружек и две корзинки — с печеньем и булочками.