Будто мозг и душу хотел из меня вытрясти.

Как идеальная машина. Мощная. Безжалостная. Но такая правильная… откалиброванная под удовольствие. Что сопротивляться невозможно было.

Лишь принимать.

Толчок за толчком.

Стесывая лопатки о твердый кафель.

Шалея от того, как глухая боль превращается в тягучее наслаждение.

Как я теку, будто телу все мало… словно оно, коварное, только распробовало. Мгновенно подсело.

Как сквозь шум воды слышатся жесткие шлепки. И от удовольствия стоны рвутся из груди все чаще и чаще, громче и громче. Срываясь на хрип. На всхлипы. На позорное «еще» и имя этого мерзавца. Красивое, как и он сам.

— Паша… Да… Паша!

Меня будто и не было. Незнакомка. Смелая, жадная. Зависимая от убийственно-сладкого скольжения внутри. Одержимая горячими губами, тяжелым членом и потрясающим телом этого мужчины.

— Паша… Боже… Да!

Я захлебывалась от эмоций и ощущений. Облизывала и кусала бархатную мужскую кожу. С ума сходила от твердости мышц и силы.

— Па-а-ша…

Скулила, когда он ускорялся. Сама насаживалась, когда дразнил и замедлялся.

— Да-а-а…

Плакала, чувствуя, как пульсация внутри становится сильнее, огненными ручьями растекается по венам, бьет без жалости по каждому нерву и скручивает тело в тугую спираль.

Рассыпалась на кусочки, когда Паша нежно успокаивал меня на дне душевой кабинки. Шептал что-то на ухо… «Детка», «девочка», «охрененная», «сладкая моя», «красивая».

Как безвольная кукла, я позволяла себя мыть. Стягивать платье, сапоги, промокшее до нитки белье.

Млела от легких коротких поцелуев. Хныкала от невесомой ласки… кончиками пальцев по чувствительной коже. За ухом. По груди. Ниже. Где все еще горело и сжималось.

Разрешала кутать себя в халат и нести на руках. Дрожала от холода на шелковых простынях. И больше не боролась.

Льнула к мужской груди, когда Паша накрывал меня своим телом. Послушно раздвигала ноги. Широко. Как он хотел. Позволяла смотреть, словно я не женщина, а произведение искусства. Шипела от нового глубокого проникновения.

И вновь терялась.

В ласке.

В поцелуях.

В стонах.

Во взгляде. Таком горячем, что, казалось, одного его хватит, чтобы снова ощутить, как улетаю.

Солнце уже давно яркими лучами било в окно, но я изо всех сил изображала спящую красавицу. Помятую, с синяками на ягодицах, с вороньим гнездом на голове, но беспробудную.

Делать это было не так уж просто. В отличие от сказочного Ивана-царевича, реальный на поцелуях не останавливался.

Я, как утопающий за спасательный круг, держалась за одеяло. Пыталась дышать ровно. Даже посапывала для правдоподобности. Но этот ненасытный извращенец ничего не замечал.

Словно мало ему было того безумия, что мы устроили ночью, Паша тискал под одеялом мою грудь. Перекатывал соски между пальцами. С проворностью опытного маммолога массировал полушария. Целовал меня в шею, щекотал языком.

И, нисколько не беспокоясь, что объект его домогательств спит, ритмично и уверенно натирал свой вечно твердый агрегат о мою попу.

Так и намекал на то, до чего не добрался во время нашего марафона! Слишком откровенно и опасно.

Когда нахальные пальцы стали слишком активно ласкать запретный плод, мое терпение лопнуло.

— Бояринов, у тебя ни стыда ни совести.

— Мне казалось, мы перешли на «ты».

Будто только и ждал, когда я себя выдам, этот гад опрокинул меня с бока на спину. А потом навис сверху.

— Я просто обрадовалась, что кое-кто выучил наконец мое имя.

Изображать гордую и независимую, когда упакованный в латекс член требовательно тычется между ног, оказалось адски сложно.

Телу было плевать на любые разговоры. Оно помнило, как потрясающе эта штуковина двигается внутри. И в развилке уже тянуло от желания начать.

— Я многое выучил. Особенно за эту ночь.

Плотоядно ухмыльнувшись, Паша коснулся губами моего подбородка. Носом мазнул ниже. И как вампир стал посасывать кожу на шее возле уха.

Языком рисовал узоры. Втягивал в рот. Тихонько дул на влажное место. И, пока я дурела от ярких ощущений, по миллиметру бедрами толкался глубже.

Как бурильная машина Метростроя!

— Остановись… — На то, что Паша на самом деле замедлится, я особо и не надеялась, но гордость требовала хотя бы попытаться его притормозить.

— Где именно остановиться?

Хриплый шепот отправил в забег стадо моих мурашек.

— Можно везде?

— Глупая, ты же сама хочешь меня.

Я кожей почувствовала, как губы Паши растянулись в улыбку, и самого влажного местечка коснулись умелые пальцы.