— Мы всего одну бумажку подпишем, — словно и не слышал моей просьбы, успокаивающе произнес Бояринов. — Никаких «семейных лодок», «богатства и бедности», «пока смерть не разлучит» и прочего.

Он был прямым как стадо баранов.

— Одну? — Для большей точности я показала один палец. — Вот столько!

— Ага. — Паша кивнул. — А потом за Машей и сразу в ресторан. Обещаю заказать твою любимую селедку и мед.

— Молоко не забудь, — вырвалось у меня со смехом.

— Да, и молоко. Сразу литр, чтобы официанту дважды не бегать. Как мне вчера.

Паша взял мою левую руку и нежно поцеловал.

— Ну, если за литр молока…

Невозможно было с ним бороться. Посттравматический синдром все еще не отпускал. От результатов вчерашних тестов на беременность до сих пор кружилась голова. Но отказать мужчине, которого боготворили все мои подруги и дочь, я не могла. Это было преступление похлеще тех, что содержались в Уголовном кодексе.

— Как ты, готова? — Паша распахнул передо мной дверь и помог выйти.

— А можно мне немножко того успокоительного, что было вчера после фильма? — Я поправила блузку. Голубую. Чтобы даже ассоциаций с белым платьем не вызывала. И переступила с ноги на ногу.

— Ты хочешь заняться сексом прямо на улице? — Паша оттянул галстук и, откашлявшись, удивленно уставился на меня.

— Я же сказала «немножко». — Снова пришлось показывать на пальцах. — Один поцелуй. И одно коротенькое признание.

— Тогда… люблю. — Он обхватил меня за шею и притянул к себе. — Очень сильно люблю. — Мазнул губами по губам. Мимолетно, словно пробуя.

— Еще…

Я мгновенно забыла, что сама просила коротко. Вело от этого мужчины. Как в первый раз что-то щелкнуло в черепушке, так и по сей день все рубильники отключались, стоило ему только коснуться.

— Люблю твою дочку. — Паша улыбнулся. — Люблю всех твоих тараканов. — Покачал головой. — И уже люблю того малыша, которого ты скоро мне подаришь. — Он, как в кокон, закутал в свои объятия и, наконец, поцеловал.

Сладко.

До дрожи.

До бабочек. И еще одного «да». Шепотом. На вдохе.

Я был в курсе, что молния не бьет дважды в одно и то же место, но ко второй в своей жизни поездке в роддом готовился особенно. Как большевики к штурму Зимнего!

Каждая деталь была прописана до мелочей. Каждая распашонка заранее положена в нужный пакет. Каждая схватка жены контролировалась с секундомером.

Итогом можно было гордиться и требовать диплом «Отец года».

Как только настал час икс, Маша была в срочном порядке эвакуирована к Кравцовым. Валентина явилась за ней лично и даже не оставила никаких ценных указаний.

Женю я повез сам, не доверяя скорым и тем более такси.

Феечка в родильном отделении справилась на отлично. После рассказов Лаевского о появлении на свет его двойни, я даже не пытался прорваться к акушеркам. Ждал свое чудо в послеродовой палате. Как псих в дурдоме, раскачивался, сидя на пятой точке. Гипнотизировал часы. И старался дышать ровно — как учили на специальных курсах будущих рожениц.

Жену вернули через три часа. Выглядела моя феечка, примерно как я после недели гриппа. Но в отличие от меня, улыбалась, сияла и готова была хоть сейчас вместе с сыном вернуться домой.

К счастью, ее героического хотения хватило всего на два часа, а после Морфей и усталость сделали свое дело.

Как и положено идеальной семье, отключились мы все одновременно. Малыш — в удобной люльке с прозрачными пластиковыми бортиками. Женя на кровати. С таким же ангельским выражением лица, как и у нашего сморщенного мальчика.

Я вырубился, как царь. Только не на троне, а в жестком кресле. С телефоном в одной руке вместо скипетра и с упаковкой подгузников в другой руке вместо державы.

Уже и не помнил, когда спал так крепко. Не мешали ни детские крики за стеной, ни топот медсестер, ни сирены машин скорой помощи.

Дрыхли втроем, как игрушки без батареек. Не представляю, сколько бы это могло продолжаться. Но под вечер, как раз перед окончанием времени для посещений, в нашу палату наведалась гостья.

— Внук, я, конечно, все понимаю, но нехорошо утаивать такое от бабушки! — на чистом немецком произнесла фрау Бояринова и с видом профессора биологии склонилась над люлькой.

В первые секунды я ничего не понял. Граница между сном и явью размывалась медленно. Но Женя, как настоящая тигрица, встала в боевую стойку на раз-два.

Словно не тужилась три часа в родзале, она резко подтянула к себе люльку с ребенком и, выпучив глаза, уставилась на мою Ба.

— Прости, бабуль. — Под ошалевшим взглядом феи я перешел на немецкий. — Я был уверен, что мама с папой тебе сообщат. Служба БиБиСи как никак.

— О! Они сообщили! Сегодня! Заведующий роддомом отчитался о росте и весе перед твоим папашей. А тот, накатив коньячку, осчастливил и меня.