Шрифт:
И объясню ему, коли не смоется, что мне лучше видно, какой у меня член. Нечего гнать понапраслину.
Член у меня родной и мною горячо любимый. Особенно по утрам, когда с просыпа встаёт. А там у него в книжонке – бумажный и приукрашенный.
Вроде главного героя. Будто бы он мной руководил, а не моя умнющая голова с термопарой…
Нет, механический сочинитель – вот это таки настоящая вещь.
Опасная для мира вещь.
Хуже бабы.
Хуже вулкана, если каждому писателю по такому дать.
Да что писателю: дай обывателю наиобыкновеннейшему. Возомнившему…
– И что?
– А что что? Пи, пи, пи, и… Здец литературе!
Нельзя ходить с голыми пятками – правило вулканических прогулок. Не догоняю возможностей.
– Медь, железо, газ. Возгонка. Тыща градусов. Маска. Скафандр. Венера. Застряли. Запах палёного. Образование новых минералов…
– Чаво?
Тут же писк:
– Отвлеклись. Ездец, 3,1415, Никарахуя, пи–пи–пи, золото, жилы, платина, текут, пи–пи–пи.
– Бля–а–а! Щас сгорит.
Нет, недоработанная ещё штучка. Точно сгорит!
Выключаю прибор.
Он же ещё и недоволен.
Точно: баба он!
***
Потом 1/2Эктов приставал неоднократно: а как вот тут у вас было?
А вот здесь это ты пёркнул, или это был Порфирий, или он изначально ослышался?
У него диктофон какой–то хлипкий, постоянно барахлит.
А про Париж у него вообще все записи пропали.
А Малёха, надо сказать честно, мои записи все прослушал – я ему скидывал всё в ноут.
А потом, поняв, что там про него нет ни одного хорошего слова – а мы с Бимом про него немало правдивых слов сказали – всё вычистил. Думая, что я забуду.
А у меня память о–го–го! Даже Бим удивляется.
А ларчик тут простой. Я гляжу на фотографии – а их немеряно – и тут же всё слово в слово будто оживает или просыпается.
Инфраструктура мозга.
Мозжечок, правая половинка, совместная работа, творчество, органы чувств, изображение…
Бим вспомнил о том, что мозг человека заполнен всего на пять процентов. И то в основном лежит на дне. А если покопаться, то и найдёшь. А остальное как бы в оперативке: всё, что нужно ежедневно пользовать.
А для вскопки дна, то есть чтобы поднять давнюю муть, то для этого надо иметь только ключ. А вместо ключа существуют фотографии. Вот так–то вот.
Короче, я не стал Эктову повторно диктовать. Пусть обходится, как знает.
Потому он на Мюнхене всё и закончил.
Придумать с нуля нелегко, а память у него в последнее время никудышная. Если писать, то по горячим следам. Пока эмоции не потерялись.
Он, вообще–то, так и сделал. Но остановился на полпути.
И никакой связи, никакого общего смысла. Одни намёки, слёзы, мат, завывания по собственной гениальности.
Это так и есть на самом–то деле. Только часто оно всё дремлет.
Так часто, что пора бы гениальность засунуть в жопу и подтереться сиренью.
И… поделиться, кстати, должен был. Плодами гениальности.
А бабки должно было поровну поделить на четверых.
Хотя, что делать с Малёхой?
Может на троих делить? В смысле, тоже, что ли, равную долю выделить? Или пусть семья одной долей обходится? Роялти – они не резиновые!
А если начать делить на техсовещании, то Ксаня сто процентов вперёд, что тоже завопит: «Малёха такой же член путешествия, как и мы, ему тоже полагаются роялти».
То да сё.
А ещё: «Зачем его унижать, он хоть и молодой, а тоже свою долю в литературу внёс…»
Ага!
Включите ещё электро–мехсочинителя! Ему всяко половина.
– А это я! Я! Я! Остальное можно делить как хотите.
– Кто это только что орал под кроватью? Ты здесь, Джек? То есть ДЖУ?
И я сунул руку под кровать.
Молчали под кроватью. Но дыхание шло оттуда. Электрическое такое дыхание.
– Хотя, какая это литература, если с механикой! – скажете вы. – Так себе – воспоминалки. Мемуарная ветошь.
А ведь и за эту ветошь денег отвалили. Один чувак дал аванс.
Накинулись издательства . Началось с «Альтернативы», а потом подхватили другие.
И отвалили деньжищ столько, что он тут же втрое увеличил квартиру.
Поэтому вы
/а вы – это Ксан Иваныч, Бим и Малёха: врозь и вместе, кроме того, все сочувствующие и знающие кое–что друзья упомянутых персонажей/
совершенно справедливо изливаете душу: на любой грандпьянке. Где собралось слушателей больше одного человека.