Не заиграет рябью никогда,

Но, был иль не был ветер, где причины,

Что всё лицо изрезали морщины?

Что голова ее склонилась вниз?

Что стал согбенным стройный кипарис?

Дано ей было жизнь влачить без друга,

Остаться на пиру любви вне круга,

Она, красой сверкавшая досель,

Ослепла, потеряла жизни цель,

Но с жизнью потому лишь не простилась,

Что и в потемках к цели той стремилась.

Она жила в развалинах впотьмах.

А где венец? Браслеты на ногах?

Где платья, созданные для веселья?

Где серьги? Дорогие ожерелья?

Где покрывало пери молодой —

Где этот шелк прозрачный, золотой?

Ей изголовьем стал кирпич тяжелый,

Постелью — прах развалин, пыльный, голый..

Я жемчуг мысли просверлил, когда

Ее страданий описал года,

Когда, терзаясь муками своими,

Она Юсуфа повторяла имя.

Пока еще владела серебром

И золотом, да и другим добром,

Тому, кто утешал ее рассказом

О милом, золото давала разом

И, как шкатулку, набивала рот

Рассказчика обилием щедрот.

Безумною была такая плата:

Она лишилась серебра и злата,

Дерюгою оделась ворсяной

И повязалась пальмовой корой.

Замолкли все рассказчики, не рады

Рассказывать без платы и награды...

Прослышала: дарит Юсуф добро

Тому, кто нищ, но говорит остро.

Решила: обретет источник пищи,

Построив на его пути жилище,

Чтоб воины сумели донести,

Узрев лачугу на его пути:

«На эту нищенку смотреть нам больно.

В цепях любви ее душа безвольна.

Грустит, в разлуке с милым заболев,

Расстроился ее любви напев.

У ней, голодной, иссякают силы,

Затем что на нее не смотрит милый.

То ветерку поведает о нем,

То с птицами беседует о нем.

Увидев путника в пыли дороги,

Ему целует, радостная, ноги:

И путник тот, и пыль — из тех долин,

Где обитает сердца властелин!

А если властелин верхом проскачет,

Она свои глаза в испуге прячет,

И прахом на его пути лежит,

И сладостен ей гордый гул копыт!»

ЗУЛЕЙХА ВОЗДВИГАЕТ ЛАЧУГУ ИЗ ТРОСТНИКА НА ПУТИ ЮСУФА

Так Зулейха, стремясь всем сердцем к другу,

Построила из тростника лачугу,

И был, как птица певчая, тростник —

Ее души страдающий двойник!

Когда она стонала от разлуки,

Он издавал рыдающие звуки,

Пылала в одиночестве своем,

А с ней — тростник, охваченный огнем.

Среди тростинок, словно дичь, в бессилье

Лежала, сотни стрел ее пронзили,

Но ей, влюбленной, каждая стрела,

Как сахарный тростник, сладка была..,

Был у Юсуфа конь быстролетучий,

Как небо, властный и, как мир, могучий.

Подпалинами, пегий, был богат —

То ночь, ты скажешь, с тысячью заплат.

И мрак, и свет являл он всем. Короче,

Как сутки, состоял из дня и ночи.