— У тебя много мужчин? — проговорил этот дурачок, раскладывая меня на узкой жесткой кровати.

— Никого у меня нет. Одинокая я. Только ты, — я целовала его твёрдую, в чёрных завитках волос грудь. Как же он нежен. Уеду завтра в холод Империи и забуду, как зовут.

— Что случилось? — спросила я одетого привычно во все чёрное Давида.

Мы торчали в пустынном ночном аэропорту. Наш рейс, вечерний и комфортный по времени, отложили на шесть часов. Гроза зимняя, коварная бушевала в чем-то недовольных сегодня горах. Я тянула дешевый и, не смотря на цену, хороший коньяк в ресторане. Давид долго говорил по телефону на родном языке.

— Мой брат погиб. Воевал в Сирии. Я останусь с семьёй. Отправлю тебя домой. Тот полковник, который провожал тебя, летчик, он как? — он смотрел на меня большими грустными глазами.

— Без понятия. Я не его девушка, — махнула я легко рукой.

— Ты считаешь, что тебя это не касается? — он вдруг сузил враз посветлевшие глаза.

— Всегда думала, что неплохо знаю географию. Границы Империи с этим государством не помню, — заявила я, зная уже, что напрасно выступила.

— То есть? — напрягся Давид.

— Давидик, котик! Ну что ты ко мне пристал? Я домой хочу. Устала. Аэропорт этот надоел. Пойдём в гостиницу, а? — я сложила губки дудочкой и ныла, как положено.

— Не плачь, моя красавица. В шесть утра улетишь, — мгновенно оттаял мой начальник и любовник. Увёл, крепко держа за руку, трахаться до отлёта в гостиничный номер. Бутылку с коньяком не забыл.

Телефонный звонок застал меня на светофоре. Зажав аппарат между ухом и подбородком, ответила.

— Ляля, здравствуй.

Нет. Я не хотела слышать этот голос. И отвечать. Никогда. Зелёный загорелся, и я двинулась дальше. Инспектор с полосатой палкой укоризненно покачал головой, заметив мой телефон под ухом. Я улыбнулась ему виновато.

— Я за рулём. Не могу говорить, — я попыталась соскочить с невозможного для себя разговора.

— Я жду тебя в кафе. Твоём любимом, на Красном проспекте. Приходи. Очень нужно поговорить, — мужчина моей мечты произносил слова тихо и неотвратимо. Знал, что не устою. Или не знал. Но я уже поворачивала машину на окаянный проспект.

— Здравствуй, — он поднялся мне на встречу. Похудел. Осунулся. Чёрное пальто идёт ему не меньше, чем его старшему брату. Светлые глаза под прямыми темными бровями смотрят по-собачьи брошено. Испытывают моё все на прочность. Пухлый, слабоватый для мужчины рот готов снова поймать меня в старую ловушку. Нет.

— Привет, — улыбнулась я.

Эх! Жалко, шубы нет на мне моей любимой и сапог на умопомрачительных каблуках. Я же с работы. Белый пуховичок с неизвестного происхождения мехом по капюшону, черные брючки да ботинки на толстой подошве.

Андрей занял место в зале для курящих. Помнил наши прежние свидания. Я положила сигареты на стол. Курить не спешила. Что там дальше?

— Прекрасно выглядишь, — произнёс он. Глядел на меня так, будто не было этих страшных для меня двух месяцев. Горя и разбитого сердца. Когда он в мгновение отменил все между нами.

— Спасибо, — легко, как дышала, ответила я.

— Как дела? — зачем-то спросил он. Как-будто его в самом деле интересовало. Как там мои дела. Жива ли я после всего. Что было.

— Дела, как сажа бела, — рассмеялась я, вспомнив ответ его сволочного братца.

Он согласно кивнул.

— Завтра борт прилетает. Саша возвращается. Из плена. Отец считает, что было бы хорошо, если бы ты встретила его вместе с нами, — он даже взял меня за руку для обозначения серьезности момента.

Я высвободила пальцы из его вялой руки. Размяла сигарету, вставила в короткий янтарный мундштук. Медленно откинула крышку антикварной золотой зажигалки. Крутанула колесико. Затянулась. Мужчина слева, уловив запах реального табака, оглянулся. Глянул на меня удивленно. Действительно, тонкая барышня и житан. Не сходится в его сегодняшнем мозгу.

Дурак ты, Андрей. Рулят тобой, как хотят, твой отец и братец. Хотела сказать я. Да что толку? Роженого ума нет, не вставишь и ученого. Мне это зачем?

— Нет. Не поеду. Своим передай: триста евро и все получится. Тебя это тоже касается, — я улыбалась широко, как только могла.

— Ты же не такая, я тебя знаю, — сопротивлялся этот нудный сероглазый урод.

— Я такая. Для вашей семейки только так, — я решительно затушила окурок в пепельнице.

— Значит, если я выложу триста монет, то смогу быть с тобой? — он неожиданно собрался и плотно посмотрел мне в глаза. Знакомо и сероглазо.