– Любопытно, - уронил Полипов, сдержанно усмехнувшись.
– Объясните уж тогда, почему он...

Слова "дурак" и "идиот" Полипов произнести не решился.

– Что же... я объясню, - после непродолжительного молчания сказал Лахновский.
– До июня сорок первого года это была самая могущественная сила в мире, способная перекроить мир. Страны падали перед ним, как трава под косой. Вся Европа стояла на коленях. Вся. Только Англия... Вы хорошо помните те события?

– Как же... газеты читал, - неопределенно ответил Полипов.

– Ага, - кивнул белой головой Лахновский.
– Тогда знаете, что такое Дюнкерк. И вот представьте - по-моему, это не трудно представить, - что бы произошло, если бы тогда, в сороковом году, после разгрома французов и бегства англичан, Гитлер переправил бы свои дивизии через Ла-Манш и напал на Англию? Что, а? Сколько бы продержались англичане? Неделю? Две? Ну?

– Не знаю, - сказал Полипов.

– "Не знаю"...
– буркнул недовольно Лахновский.
– Очень бы недолго. Очень бы скоро немцы вошли в Лондон, как они входили в столицы всех европейских государств. Не было силы, которая могла их остановить. Не было, понимаете?! визгливо вскрикнул он.

– Д-да... пожалуй.

Лахновский будто удовлетворился этими словами, успокоился, только часто и торопливо дышал. Но потом и дыхание его стало ровнее и тише.

– Ну... вот. А теперь и подумайте. Сейчас Англия и Америка - союзники России. Второй фронт они не открывают, и я не знаю, откроют ли! Никто пока этого не знает. Но они - союзники России, помогают ей вооружением, продовольствием... не знаю, чем еще. Подумайте, говорю, с кем была бы сейчас Америка, эта могущественная страна, если бы Англия была под властью Гитлера, воевала на его стороне. А, с кем? Не с Гитлером?

– Да, да, возможно...
– Полипов вытер опять вдруг выступившую на лбу испарину.
– Вполне возможно. Потому что... все это логично вы...

Лахновский ждал этих слов напряженно, как ждет подсудимый приговора, и, чтобы лучше расслышать, даже вытянул в сторону Полипова длинную, жилистую шею.

– Именно, - произнес он удовлетворенно.
– Именно логично. Америка неизбежно была бы на стороне Германии. И тогда бы... А теперь...

Лахновский низко уронил голову, коснулся лбом сложенных на трости рук и так застыл.

По-прежнему стояла глухая, гнетущая тишина. Над столом висела фарфоровая керосиновая лампа с абажуром, было слышно, как потрескивал за стеклом язычок пламени. "В лампе, видимо, не керосин, а бензин", - подумал Полипов.

– Невероятно, непостижимо...
– простонал Лахновский, отрывая голову от сложенных на трости рук.
– Как же мог Гитлер, опытный политик, так чудовищно просчитаться? А? Отвечайте!

– Я вам Гитлер, что ли?
– обозленно сказал Полипов, - Как он мог? Он, видимо, боялся, что еще год-два - и Советский Союз станет ему не по зубам...

Произнеся все это, особенно слова "не по зубам", Полипов несколько смутился, даже испугался. "Черт его знает... оскорбится еще, проклятый старик", - мелькнуло у него. Но Лахновский лишь бросил коротко:

– Ну?

– Вы же знаете... Мы стремительно развивали индустрию, оборонную промышленность. Гитлер же это понимал.

– Да, может быть. Может быть...
– Лахновский вздохнул теперь глубоко.
– Ну и что? Пусть год, пусть два... Зато вся мощь Англии и Америки была бы в распоряжении Гитлера. Теперь же, после Сталинграда... И сейчас вот на курском направлении началось. Скоро нам из этого Шестокова придется, видимо, убираться. Вон партизаны обнаглели - под самой деревней шныряют. Бергера убили... Он, видимо, нужен был им живым. И я им нужен живым. Да, теперь жди нападения на самое Шестоково. Вот такие дела, такие дела, Петр Петрович...

Лахновский вдруг рывком выкинул из кресла свое тело, торопливо пошел, тыкая тростью в ковры, к противоположной стене, будто намереваясь с ходу проломить ее. Но у самой стены стремительно повернулся, пошел, почти побежал назад.

– Вот такие дела, Петр Петрович!
– повторил он, останавливаясь возле кресла.
– Нет, Гитлеру этой войны не выиграть. А это значит... это значит, что нам не выиграть вообще... в этом веке.

Помолчав, послушал зачем-то тишину. И в этой полнейшей тишине еще раз воскликнул:

– В этом веке!

Сел на старое место, нахохлился, будто его грубо и несправедливо обидели.

– Как это горько сознавать, Петр Петрович! Как горько умирать с этой мыслью!

Полипов, изумленный, ничего не мог сказать. Да Лахновский и не требовал этого.

За дверью, закрытой портьерой, послышался шум, какой-то скрип, напомнивший, что жизнь где-то там еще не кончилась, еще продолжается, жуткая и непонятная. Полипов повернул к двери голову. Портьера колыхнулась, и появился Кузин-Валентик в той же форме подполковника советских войск.