– Не выслал я ей ничего. Вот, сам приехал, - проговорил он, поведав обо всем Кружилину.

– Как ты воевал-то хоть, расскажи.

– Чего ж там. С редакцией по фронтам двигался...
– Он усмехнулся.
– Вроде и безопасно, а чуть не погиб. В войсках часто приходилось бывать, руку вот пересекло однажды. В сорок четвертом было, осенью, уже возле границы Восточной Пруссии. Едва-едва от гангрены не загорелась. Ничего, пронесло, рука вот немного покоробилась.
– Он шевельнул левой рукой, действительно чуть скрюченной.
– Хотели комиссовать, "к тому же, говорят, на шестой десяток вам пошагало", я попросил в армии оставить, пошли навстречу... А кто он, ее сожитель?

– Малыгин, бывший заведующий райкомхозом. Сейчас председателем исполкома работает.

– По всем статьям заместил, - усмехнулся Полипов.

– Дочь у них полуторагодовалая. С прежней своей женой он развелся.

– И такого человека ты держишь... на такой должности?

– Работать-то надо кому-то, Петр Петрович.

– Работать...
– Он встал, прошелся по кабинету, в котором ходил когда-то хозяином, потрогал зачем-то занавеску на окне.
– Субботин, слышал я, умер?

– Скончался, - ответил Поликарп Матвеевич, вспомнил свою поездку в Новосибирск летом сорок третьего, как они шли потом с Субботиным по унылому Новосибирску и как Иван Михайлович говорил ему дома: "Я давно не доверяю Полипову. Я сделал все, чтоб из обкома его убрать... Я бы вообще не доверил ему какой бы то ни было руководящей должности... А коль от тебя, Поликарп Матвеевич, зависеть будет судьба Полипова, ты этот наш разговор вспомни. "Кадры решают все". Какие будут стоять у руководства люди, так и наши дела пойдут..." Судьба Полипова от него пока не зависела, но вот он уже при одном виде этого человека вспомнил слова друга своего и старого большевика-подпольщика.

А Полипов меж тем все прохаживался по кабинету, на гимнастерке его поблескивало два ордена - Красной Звезды и Красного Знамени.

– Работать... Ну что ж, поработаем и мы теперь. Уже на мирном поприще. Силенки покуда остались кое-какие.

Он походил так по кабинету и уехал из Шантары, не повидав даже, кажется, бывшей своей жены. А где-то через месяц раздался звонок из обкома партии, которого Кружилин внутренне с беспокойством ожидал:

– Поликарп Матвеевич, есть мнение - доверить Петру Петровичу Полипову прежнюю работу. Там у тебя Малыгин не очень справляется, сам говорил.

– Говорил. Но против Полипова я возражаю.

– Почему? Фронтовик, ранен, орденоносец. Зарекомендовал себя со всех сторон. У него с Субботиным трения были, но теперь...

– Я категорически возражаю!

– Ну, хорошо, чего мы по телефону? Приезжайте, выскажете здесь свои возражения. Может быть, мы найдем их убедительными, что же...

Кладя трубку, Кружилин уже знал - не найдут. Потому что объяснить внутреннюю суть этого человека словами невозможно. Чтобы понять его и убедиться не просто в его никчемности, а во вредности, надо съесть с ним не один пуд соли, как съел Субботин, как съел он, Кружилин. А люди в обкоме сейчас новые, весь почти секретарский состав в последние послевоенные годы сменился...

И не нашли. В феврале сорок шестого на сессии райсовета Полипов был снова избран председателем исполкома, а Малыгин стал работать директором Шантарского маслозавода.

– Не ожидал, Поликарп Матвеевич, что ты столь энергично будешь в области возражать против меня, - сказал Полипов Кружилину уже после сессии.
– Неужели ты не понимал, что это бесполезно... в сложившейся теперь ситуации?

– Понимал.

– Зачем же на рожон лез?

– Вот что, Петр Петрович!..
– воскликнул Кружилин, начиная горячиться. Но, пересилив свое возмущение, успокоился.
– Я считаю себя честным коммунистом и перестал бы уважать сам себя, если бы не высказал там все, что думаю о тебе.

– Да кого в наше время интересует, честен ты или не честен!
– нагло произнес Полипов.

– Вот даже как?!

– Так, - отрезал Полипов с откровенно издевательской усмешкой.
– И, как ты видишь и понимаешь, никакого капитала ты на этом не приобрел. Наоборот...

Да, наоборот, Поликарп Матвеевич это осознавал. Как мгновенно меняется иногда обстановка! Какие-то недели прошли со времени возвращения в Шантару этого человека - и вот он уже хозяин положения. "Кого в наше время интересует, честен ты или не честен!" Это ж он сознательно провоцирует, вот, мол, я каков на самом деле фрукт, ступай и объясни это в обкоме или где хочешь. А кому и что теперь объяснишь? Его же и обвинят в склоке, в необъективности к "фронтовику и орденоносцу", который "зарекомендовал себя со всех сторон".

А "фронтовик и орденоносец", глядя в окно, тихим и ровным, "примиренческим", как внутренне отметил Кружилин, голосом заговорил:

– Насколько я помню, Поликарп Матвеевич, ты не на много, на год или два, старше меня. Но я буду всегда относиться к тебе как к старшему по возрасту, но и ты...

Кружилин не верил ни в искренность его голоса, ни в искренность его слов. И прервал его:

– Я ко всем, кто меня моложе и кто старше, отношусь как коммунист прежде всего.

Полипов от окна повернул к нему тяжелую голову, секунду-другую поглядел молча и усмехнулся.