После обеда, когда все рабочие разошлись по своим местам, Савчук, слушая визг пил, стук топоров и голоса людей, тоже похлебал немного из миски и направился в сопровождении Елизарова к ларьку. Вера Инютина, увидев входившего парторга завода, вильнула испуганно глазами, вскинула ладонь на колыхнувшуюся грудь, обтянутую тонким платьем, встала боком к небольшому оконцу и опустила голову. За два последних года Вера как-то повзрослела, и, хотя ей было всего двадцать три, шел двадцать четвертый, от ее глаз, походки, жестов, от всего ее облика веяло достоинством много пожившей и немало испытавшей женщины.

Елизаров, зайдя следом за парторгом в ларек, сел на перевернутый ящик из-под мыла и опять опустил нос книзу. Когда садился, ящик под его налитым задом захрустел, и Савчук, не глядя на милиционера, поморщился.

– Ну, красавица, рассказывай, что тут такое приключилось?

Инютина всхлипнула.

– Разобраться надо. Расскажи...

Из сбивчивого рассказа Веры он понял, что насиловать ее никто не собирался вроде, и почувствовал великое облегчение. Дело было простое - двое молодых парней, как только Вера появилась в тайге, стали частенько забегать в ларек, потом и сторожить, когда она возвращалась по вечерам на ночлег или утром шла умываться к ручью. Вера улыбалась при встречах и тому, и другому ("Что ж я, ведьмой должна смотреть на всех?!"), и между парнями, ранее дружившими, стала возникать неприязнь. А несколько дней назад после работы оба умотали с тем самым Захаром, на которого Савчуку жаловалась повариха, в деревушку Облесье, что расположена километрах в пятнадцати в горах. Там у знакомой Захара они всю ночь пили медовое пиво, а к утру объявились здесь.

– Я только умылась в ручье, иду назад, - говорила Вера, не глядя на Савчука, - а он, Мишка, вывалился из-за кустов. Пьяный, улыбается...

Тут Вера подняла глаза на Савчука. В глазах ее горели желтые точки, как у рыси, а губы были обиженными.

– Говор идет, будто хотели... хотели они меня... Неправда это! Они оба хорошие - и Михаил, и Генка. Только дураки. Зачем они мне?

Проговорив это, Вера прикусила нижнюю губу своими остренькими зубами. Елизаров поднял на Инютину глаза, усмехнулся и снова опустил взгляд.

Дальнейшее, по рассказу Веры, развивалось следующим образом. Михаил начал объясняться в любви, раскинул руки, прижал ее к стволу сосны и начал целовать. В это время из леса вышел Геннадий, тоже пьяный. "Не лапай ее!" - "А твоя она, что ли? Следом крался, как шпион?!" - "Уматывай!" - "Сам катись!"

– Слово за слово - и пошло у них, - рассказывала Вера.
– Потом один схватил сук, другой - какую-то палку. И начали друг друга молотить. Я опомнилась, когда у Мишки кровь потекла, закричала...

Через несколько минут Савчук в сопровождении того же Елизарова подошел к землянке, где сидели драчуны.

– Ну-ка, выведи их.

Елизаров отомкнул двери из почерневших плах. Геннадий и Михаил вылезли на свет осовелые, у одного была перебинтована голова, у другого - плечо. Вылезли и встали, опустив виновато длинные руки с сильными ладонями. Савчук знал обоих - они работали в литейке и были неплохими мастерами.

– Красавцы!
– произнес Савчук насмешливо и холодно. Парни молчали.
– В военкомат, что ли, вас обоих отсюда отправить?

– Во-во!
– подал неожиданно голос Елизаров.
– Разбаловались до края тут.

– А вы не пугайте!
– вскинул голову Геннадий.
– Чем нашли пугать!

– Вы вон енту милицию на фронт опробуйте, - желчно бросил и Михаил.
– А мы - с полным желанием и удовольствием. Наели тут рыла...

– Вот-вот!
– усмехнулся Елизаров.
– Это они и про вас... Хулиганы!

– Замолчите!
– прикрикнул Савчук на Елизарова в бешенстве. Этот человек его раздражал все больше. И недоволен был Савчук собой, этими своими глупыми словами о военкомате, неизвестно как вырвавшимися. Действительно, нашел чем пугать...

– За драку прощения просим, - заговорил Михаил.
– Так, по дурости... Тут этот нас пугает, раскормленный боров.
– Парень кивнул на Елизарова.
– Дескать, прижгут вам место, каким изнасиловать девку хотели. Не было этого! И в мыслях. Верка, если честная, она скажет...

– Как же вы додумались побоище такое устроить?
– спросил Савчук.

– Пиво проклятое... Когда Мишка исчез из дому той, знакомой Захара-то, мне стукнуло: к Верке он это тайком от меня. Ну, я и следом подался за ним. За дорогу хмель не выветрился. Умеют в Облесье пиво варить... А что там! Наказывайте, чтоб поделом... Мишка-то вроде и ни при чем. Меня уж давайте.

– Марафонцы!
– вспомнил почему-то Савчук словечко, выкрикнутое недавно на поляне.
– Марш к медсестре!

– Да мы вроде бы... От безделья только ослабли.

– Марш, сказано! Оттуда - к Мазаеву. И глядите мне! В другой раз не такой разговор будет!

Парни повернулись и пошли друг за другом, гуськом. Елизаров поднял свой тяжкий, в красных прожилках, нос на парторга.

– Прощаете, выходит? Непорядок это, незаконно. Мы боремся с такими, а этак-то...

– Слушайте, вы... борец!
– Савчук свирепел все больше, не понимая даже Отчего. Ребята, подравшиеся из-за девчонки, если говорить честно, даже нравились ему чем-то. За пьянку и драку надо прижучить, конечно, тут уж как положено. А вот этот милиционер... Действительно, разжирел, растолстел, как баба.
– Марш... к Мазаеву!