Но вот и берег. Нос лодки увяз в иле, и Кен шагнул вперед, держась руками за борта, чтобы сохранить равновесие. Привязав веревку к ветке поваленного тополя, он на всякий случай подтянул лодку немного выше и пошел в индейский поселок. Вырубка была неправильной формы и насчитывала метров сто в ширину и несколько больше — в длину. Дым от костров медленно поднимался кверху. Повсюду сновали люди, но никто не замечал Кена. И только сторожевые собаки подняли громкий лай.

Собаки смотрели подозрительно и настороженно, точно лисы или волки.

«Они ведут себя так, словно кругом одни враги», — подумал Кен. Из-за косматой шерсти и лихо торчащих ушей они поначалу могли даже показаться игривыми, но свирепый взгляд и тяжелый мощный загривок говорили о том, что эти собаки умели нападать и убивать.

Кен не знал, что ему делать. Оглядывая поселок, он видел людей всех возрастов. Неподалеку старая женщина разводила огонь. Чуть левее стояли два парня, покуривая и мирно беседуя. Около хижин играли детишки — со смехом и криками они гонялись друг за другом. Никто из них даже не взглянул на Кена, хотя, конечно, все давно успели его заметить.

Кен уже стал склоняться к тому, чтобы сесть в свою лодку и отправиться домой. У него было такое ощущение, будто между ним и жителями поселка стояла прочная, хоть и невидимая, стена. Он не знал, что это — враждебность, недоверие или равнодушие? Но стена была такой крепкой, что казалась физически осязаемой.

«Может, правда лучше повернуть назад и уехать домой? — подумал Кен, но тут же отверг эту мысль. — Нет, — сказал он себе. — Поль меня пригласил, и удирать я не стану».

Он решительно зашагал к ближним хижинам. На него по-прежнему никто не обращал внимания. Кен решил заговорить с двумя парнями, что курили и беседовали.

— Доброе утро! — сказал он, подойдя к ним. — Я ищу Поля Онамана. Не знаете, он сейчас здесь?

Парни посмотрели на него, потом переглянулись.

— Нет, не знаю, — ответил один из них.

— Поль Онаман, — повторил Кен. — Ведь он здесь живет, не так ли?

Он вдруг спохватился, что говорит чересчур громко. Очевидно, он невольно повысил голос, словно полагая, что так его лучше поймут.

— Не знаю, — ответил другой парень. — Может, и живет. Спроси вон у той старухи!

Кена охватило чувство обиды и беспомощности. Ведь этот парень не мог не знать Поля Онамана. Но Кен не подал и виду, что обижен. Поблагодарив, он обратился к старухе, которая бросала в огонь сухие кедровые ветви.

— Я ищу Поля Онамана, — сказал он.

Старуха что-то невнятно забормотала. Он увидел лицо цвета иссохшего пергамента, беззубые десны, неестественно дергающиеся губы. Она взволнованно размахивала руками с кривыми, обезображенными старостью пальцами. Было ясно, что она не понимает по-английски.

Тогда Кен направился к детям. Как только он подошел, они перестали играть, и в их глазах он увидел ту же настороженность, что и у собак. Дети стояли не шевелясь и наблюдали за ним.

— Привет! — сказал Кен. — Вы Поля знаете? Скажите мне, где Поль Онаман.

Дети переглянулись и захихикали. Мальчик лет восьми толкнул девочку чуть поменьше, и она растянулась на густой траве.

— Вы можете сказать? — спросил Кен. — Мне надо поговорить с Полем Онаманом.

Тогда другой мальчик указал на дальний конец поселка. Это был маленький мальчик, в непомерно большой шапке.

— Вон там! — сказал он. — Может, Поль сейчас там.

Кен пошел туда, куда показал мальчик. От жары он весь взмок, устал и почему-то ощущал смутный страх. Его окружили собаки, они подбирались к нему все ближе и ближе. И тут он увидел своего приятеля.

Поль сидел на поваленном сосновом стволе. Он был совсем один. И одет он был точно так же, как и в день первой их встречи. Кен шагнул к нему. Индейский мальчик поднял голову.

— Привет! — окликнул его Кен. — Как дела?

В уголках рта у Поля вспыхнула улыбка.

— Привет! — ответил он. — А я боялся, ты не придешь.

Они разом заговорили обо всем и ни о чем.

— Пойдем, — вскоре сказал Поль, — я покажу тебе мой дом.

Хижина, в которой жили Онаманы, состояла из двух комнат. В большой комнате было примерно шестнадцать квадратных метров. Там стоял стол, четыре стула, старый диван без ножек и большая бочка из-под бензина, переоборудованная в печку. Другая комната, отделенная от первой фанерной перегородкой, была вполовину меньше: там стояли три кровати. Свет проникал в дом только сквозь дверь и перекосившееся окно над диваном. И потому даже в это безоблачное летнее утро в доме царил полумрак. Пол из грубых деревянных досок ничем не был устлан.