Кен заставил себя позавтракать, затем спустился к лодочному сараю. После обеда приедет Поль. Как открыть ему правду? Кен говорил своему другу, что делом оджибуэев занимается юрист. Может, не надо было обнадеживать его? Но ведь и сам Кен загорелся тогда надеждой. Как же он мог не поделиться с Полем? Что ж, остается одно: выложить другу всю правду. Сколько бы Кен ни ходил вокруг да около, слабый огонек надежды погас навсегда.

Кен обещал отцу сделать кое-какую работу по дому.

«Сейчас даже хорошо, что есть эта работа», — подумал он. И Кен принялся за нее с таким рвением, что даже забыл на какое-то время о своем огорчении.

После обеда он спустился к причалу встретить Поля. Кен сел на нос моторки и принялся оглядывать озеро: не покажется ли красная лодка его друга?

Прошел час. И без того Кену было невесело на душе, но теперь он начал подозревать неладное. Чуть погодя Кен отложил книгу, которую начал было читать, забрался в лодку и поплыл к поселку оджибуэев.

Через несколько минут он уже втащил лодку на знакомый илистый берег и пошел вверх по тропинке к поселку. На своем пути он встретил нескольких индейцев, с которыми уже был знаком, но никто из них не ответил на его улыбку и не поздоровался. Всякий раз люди отворачивались, будто не замечая его.

У дома Онаманов отец Поля, стоя на ящике, чинил крышу.

— Добрый день! — окликнул его Кен. — А Поль дома?

Индеец продолжал работать, словно не замечая Кена. Он был одет точно так же, как и в тот день, когда Кен впервые его увидел: та же рубашка и та же кепка.

— Добрый день! — повторил Кен. — А Поль дома?

И снова Онаман долго молчал, даже не оглядываясь на Кена. Потом он обернулся, невнятно пробормотал, что его нет, и покачал головой. Индеец будто не узнавал Кена. Он снова занялся своей работой. Кена, оскорбленного и близкого к отчаянию, вдруг охватила безрассудная ярость.

«Так, так, — подумал он. — Трудись, трудись! Латай крышу на своей жалкой лачуге, чтобы все было в полном порядке, когда тебя выгонят отсюда, а ее снесут!»

На другом конце вырубки играли дети, и Кен пошел к ним. Они давно уже знали его по имени и обычно, завидев его, тут же подбегали к нему. Но сегодня они, словно не замечая Кена, помчались к озеру. Они бежали так же быстро, как всегда, но не смеялись, не перекликались на бегу, как обычно. В их привычном молчании было что-то печальное.

Удивленный и расстроенный, Кен пошел дальше. Но где бы он ни появлялся, его всюду встречали ледяной неприязнью. То тут, то там на его пути захлопывались двери, а не то при виде его люди просто отворачивались. Но помимо молчаливой враждебности, во всей атмосфере поселка ощущалось еще что-то. Кен не сразу определил, что это такое. Отрешенность. Индейский поселок будто сразу состарился и лишился сил.

Поля Кен так и не нашел. Он сел в свою лодку и повел ее через озеро назад к даче. И вдруг на ближнем берегу острова он увидел почти скрытую кустами красную лодку своего друга. Кен повернул к острову и вскоре вышел на берег.

Он медленно побрел по острову. Дорога была неровной. Кен медленно, с трудом пробирался сквозь сплетенные ветви кустов, перелезал через беспорядочно валявшиеся стволы деревьев. Верхушки сосен закрывали небо, и остров был окутан глубокими тенями.

Наконец Кен выбрался к узкому мыску и тут сразу же увидел Поля: он сидел у скалы, неотрывно глядя на озеро. Он наверняка слышал шаги Кена, но не подал и вида, что замечает его присутствие. Кен подошел к нему и сел рядом.

— Привет! — сказал он. — А я тебя искал.

Поль по-прежнему молча смотрел на озеро и не отвечал.

— Я ждал, что ты приедешь ко мне, — сказал Кен. — Я долго ждал, а потом поехал тебя искать. Что это ты здесь сидишь?

Поль опустил глаза, на Кена он по-прежнему не смотрел. Где-то вдали, на путях, у озера Игл-Лэйк, раздался гудок паровоза.

— Черт возьми, Поль! Скажи же, наконец, в чем дело! Что-то случилось. Я понял это, когда был у вас в поселке. А теперь я и вовсе уверен. Чем я провинился? За что ты на меня злишься?

Поль протянул руку и отломил сучок с ветки кедра. Он бросил его в озеро, и сучок вошел в воду острием вниз, как копье, а потом резко подскочил вверх и всплыл на поверхность.

Стена молчания между ними росла. Глубокая тоска охватила Кена; его угнетало чувство беспомощности, и он понимал, что ему лучше уйти. Только растерянность и горечь обиды еще удерживали его. Наконец он медленно поднялся на ноги. Он уже повернулся, чтобы уйти, когда Поль вдруг заговорил:

— Знаешь, это здесь я постился, когда я взял себе тотемом выдру, — тихо сказал он. — И те самые сны, про которые я тебе рассказывал, были у меня здесь, вот на этом мысу.