Мар. О! да вы поэт, ваше величество! Я уверена, что если вы захотите, то сразу напишете стихи не хуже присяжных рифмоплетов.

Фил. Как ты об этом думаешь, Гиш?

Гиш. Еще бы. На то он и король. Для него нет ничего невозможного. Впрочем, поэзия — как женщина, легко становится кокеткою и изменницею.

Кор. Гиш! Берегись! Если ты еще раз будешь дурно отзываться о женщинах, то я тебя куда-нибудь сошлю.

Гиш. Меня это нисколько не удивит.

Фил. Я в стихах ничего не смыслю и, признаюсь, мне гораздо более нравятся кружева и драгоценные камни. Но, несмотря на то, все-таки скажу, что последние стихи Ля-Фельада из рук вон плохи.

Мар. Вы читаете Ля-Фельада? А! впрочем понимаю!. , Вероятно ваш гувернер заставляет вас учить эти стихи, когда он вами не доволен,

Фил. Ну, напрасно вы так думаете. Вот уже два года, как при мне нет более гувернера, и теперь, слава Богу, никто уже меня не наказывает. Разве вот кардинал, по своей скупости, отказывает мне иногда в деньгах на покупку вышивок и галунов. Кстати, племянница нашего дядюшки, какие на вас сегодня чудные английские кружева!

Мар. Это подарок королевы Генриэтты.

Фил. Бедная тетушка! Может еще делать подарки! Значить господа Кромвель, отец и сын, не все еще от нее отняли.

Гиш. Ну, теперь пустились в политику!

Фил. Что это значит, Гиш, ты как будто- бы всем сегодня недоволен?

Мар. О! Граф желает только намекнуть вашему высочеству, что вы забыли о стихах Ля-Фельада.

Фил. Да. Мне сегодня утром говорил Мольер, что эти стихи положительно ниже всякой критики, потому что рифмы в них более, чем слабые.

Вильруа. Ля-Фельад знатного рода. ваше высочество, и, конечно, не обязан коптеть над рифмами, как какой-нибудь мещанин.

Мар. Л мы все-таки не знаем, что пишет Данжо, стихи иди-прозу?

Кор. А вот мы сейчас у него спросим. Данжо! Подойди-ка сюда.

Дан. Весь к услугам вашего величества!

Кор. Графиня говорит, что ты пишешь стихи, а и утверждаю, что ты пишешь прозою.

Фил. А может быт и совсем ничего не пишешь,

Кор, Кто из нас прав?

Дан. О! разумеется вы, как и всегда, ваше величество!

Кор. Берегись, Данжо! Некоторые особы всегда должны быть правыми против меня, даже когда ошибаются.

Дан. Звание историографа запрещает мне всякую ложь.

Фил. А в особенности всякую лесть.

Дан. Я лишу исторические заметки, а история никогда не пишется стихами.

Кор. А — ты бы прочел нам из того, что настрочил.

Дан. Позвольте мне сначала окончить фразу.

Кор. Кончай, кончай!

Гр. Ля Мот (Анне Австрийской). Посмотрите, ваше величество, он ни на минуту не спускает с нее глаз.

К-ва. Увы, дитя мое, две недели тому назад, в Париже, мне слово в слово говорили тоже, и про вас.

Ля-Мот. Вы меня извините, ваше величество, но вам, конечно, трудно понять…

К-ва. Отчего же? Оттого, что я в три раза старше вас, не правда ли?… Но со временем вы сами убедитесь, что женское сердце никогда не стареет и что ему до самой смерти все те же двадцать лет.

Кор. Что же ты, Данжо! Закруглил ли, наконец, свой период?

Дан. Точно так, ваше величество!

Кор. В таком случае мы тебя слушаем.

Дан.(читает с очень серьезным видом). «Сего 25 сентября 1658 года, его величество, король Людовик XIV, перед началом охоты, принимал обеденную пищу в Венсенском лесу, в местности, известной под именем — Дуб св. Людовика; участвующие в охоте изволили кушать на траве и разделялись на несколько групп. Группа короля состояла из»…

Кор. Довольно, довольно! Теперь мы вполне убеждены, что ты не занимаешься поэзией.

Фил. Интересная же будет, нечего сказать, история царствования моего брата, если вся составится из подобных сведений!

К-ва. Грамон!

Грам.(покидая группу кардинала, подходит к королеве). Государыня?

К-ва. Вы только что сказали что-то очень злое кардиналу. Я видела как вы раскраснелись от смеха, а он позеленел от злости. Другие же будто боялись улыбаться.