23 "фа дубль-диез"

24 "соль"

[Записи музыки Дэвида Хайкса, тибетских буддийских монахов, тувинского горлового пения, Гурджиева/де Гартманна и многие другие редчайшие жемчужины мировой музыкальной культуры можно заказать в Московском Обществе Любителей Джаза по адресу:(Прим. пер.).]

Я не уверен, что Гурджиев давал какие-либо серьезные обещания тем, кто "работал" в его орбите, лишь одно повторялось не раз — тот, кто приступал к самоизучению, уже никогда не сможет спать спокойно. И не только ночью, но, что еще более важно — в так называемом пробужденном состоянии сознания в повседневной жизни.

Многие обнаруживали, что его взгляд на "заорганизованного" человека как на "гуляющего во сне" автомата, находящегося под гнетом инфантильной эмоциональности, как на раба своих симпатий и антипатий, на самом деле относился и к их собственной реальности.

Древнее изречение Сократа "познай самого себя" мы невинно обратили в "наблюдай за собой".

В начале тридцатых годов я впервые услышал о Г. И. Гурджиеве как об источнике мудрости и нового понимания жизни, от англичанина по имени А. Р. Орэдж.

За десять лет до этого он отстранился от издания литературного и политического журнала "New Age", бышего в то время оплотом авангардной мысли. После своего ухода он отправился к Г. И. Гурджиеву в Институт Гармонического Развития Человека изучать то, что впоследствии коротко называл "самое последнее слово истины". Когда я впервые повстречал Орэджа, он только что вернулся в Лондон из Соединенных Штатов Америки, чтобы начать издание журнала "New English Weekly". Собранная им группа американцев все еще была намагничена идеями, которые он излагал от имени Гурджиева, и пребывала в почти что благоговейном состоянии.

Они все называли его просто Орэдж до тех пор, пока я однажды не спросил, не без резкости: "Скажите, ради Бога, что, этот человек не имеет другого имени? Он говорит о себе в третьем лице?" Но тогда я был очень скептичен и не понимал еще, что судить о человеке по тому, что говорят о нем его приверженцы — в какой бы степени они не хотели отдать ему должное очень зыбкий фундамент для правильного мнения. Благодаря выдающемуся дару слова и всей своей жизни Орэдж находился на недосягаемой высоте, равно как и его учитель, Гурджиев. Это был тот род совершенства, что зиждился на очень точном и ясном понимании значения и смысла существования. Мой скептицизм был разбит вдребезги, ибо в основе его лежали полусформулированные представления, не имеющие никакого реального смысла.

Невозможно себе представить две фигуры более удаленные от Мэдисон Авеню, где я работал — или же от штата Висконсин, где я вырос — чем Гурджиев и Орэдж. Невозможно обратиться к портрету этого непостижимого греко-армянского мистика, так чтобы охватить все это впечатление от бритой головы, проницательных глаз и свирепых усов. Он обладал демонической способностью сочетать непредсказуемое, из ряда вон выходящее поведение, с чистой мудростью — в такой мозаичной пропорции, что все начинали сомневаться и в том и в другом. Для одних он был вольнодумцем и мошенником, для других учителем такой величины и такого уровня беспристрастности, что его ставили в один ряд с подлинными аватарами. Его английский пророк и эмиссар Орэдж, которого Т.С.Элиот называл одним из лучших литературных критиков своего времени, был добродушен и притягателен, умел ясно и безупречно излагать свои мысли. Первые пять лет он жил в Америке в крошечной комнатке, на краю бедности, зарабатывая себе на жизнь уроками правописания. Все свое свободное время он посвящал распространению учения Гурджиева.

Я слушал истории о Гурджиеве и постепенно обнаруживал, что мой скептицизм рассеивается, хотя я не был склонен верить всему без оглядки.

В 1934 году прошло уже семь лет с тех пор, как Гурджиев приехал в Америку из Франции ознакомить людей со своими танцами. Их представляла специально обученная им группа мужчин и женщин. С помощью Орэджа он проводил беседы о гармоническом развитии человека. О нем ходили самые разнообразные слухи. Кто-то говорил, будто он ушел в подполье, хотя другие заявляли, что видели его на Пятой Авеню в феске, потертом черном пиджаке и полосатых брюках. Или же мы слышали о том, что он отправился в Коннектикут и произвел там скандальное впечатление, приправляя изложение глубокой мудрости возмутительным поведением. А затем исчез…, возможно, в сторону Чикаго, а может быть, и Парижа…

Каждое событие, в котором участвовал Гурджиев, также как и его книги, оказали огромное влияние на жизнь участников группы, с которой я познакомился в Нью-Йорке. От них я стал улавливать фрагменты учения, которое полностью изменили мою жизнь.

В тридцатые годы для думающих людей понятие "сознание" означало "то, что человек теряет, когда его бьют по голове". Ни у кого не было сомнений по поводу того, обладает он сознанием или нет. И если заходил разговор о сознании и его росте, эта тема низводилась до уровня салонного вздора.

В начале тридцатых годов все были увлечены теорией бихевиоризма, глубоким, но очень частным взглядом на психологию человека — по сути дела продолжением теории Павлова об условных рефлексах. Автором теории был Джон Уотсон, доктор наук Унивеситета Джона Хопкинса, которому тем не менее пришлось отдаться условному рефлексу Мэдисон-Авеню, променяв свою высокую докторскую степень на мылоторговлю. Доктор Б.Ф. Скиннер со своей версией "обусловленного" человека, в которой идея сознания или отсутствовала или отрицалась, еще не был столь известен.