Золото тигров. Сокровенная роза. История ночи. Полное собрание поэтических текстов
вернуться

Борхес Хорхе Луис
Шрифт:

Стихи четырнадцатого

В город, где патио, будто кувшины, круглы и покаты,а улицы простирают мили в полете,в город с углами в ореоле закатаи предместьями из синего небосвода,в город, как пампа, простой и просторный,я вернулся из ветхих заброшенных странвоспевать домов его свет непритворныйи полуночный свет негасимых реклам.У пределов любви, во всеобщем объятье,на закат напоролся и кровью истек,как всегда, одинокий, воспел в его патиозолотящейся пампы клочок.Воспел водокачки, и шарабаны,и парадиз расколовшую брешь в ограде,и нож, вонзенный тишком и нежданно,и ночь с ароматом терпкого мате.Слова «берег» вызнал значенье:земли и вод потворствуя блажи,предместьям сулит он чреду приключений,а праздным пустошам – славу пляжей.Все это воспев, наверно, вернухоть пару монет в Господню казну.

Сан-Мартинская тетрадка

(1929)

Что касается так называемых стихов по случаю, то едва ли найдется человек, располагающий свободным временем для чтения и чуткий к музыке собственной души, у которого за всю жизнь не выдалось бы – с позволения небес – десять-двенадцать случаев написать стихи. Нет ничего дурного в том, чтобы этими случаями воспользоваться.

Э. Фитцджеральд.Из переписки с Бернардом Бартоном (1842)

Предисловие

Я много говорил – пожалуй, даже слишком много, – о поэзии как о мгновенном даре Духа, о мысли как о деятельности разума; в Верлене я видел чистый образец лирического поэта, в Эмерсоне – поэта-интеллектуала. Теперь я полагаю, что во всех поэтах, заслуживающих того, чтобы их перечитывали, сосуществуют обе эти ипостаси. К какому типу отнести Шекспира или Данте?

Что касается стихов из этого сборника, то, очевидно, их следует отнести ко второму типу. Должен сделать несколько пояснений. Несмотря на негодование критиков, которые не прощают поэту исправлений, я пишу теперь не «Мифологическое основание Буэнос-Айреса», а «Легендарное основание», потому что первое определение ассоциируется с массивными мраморными божествами. Кроме того, эта формулировка является ложной и по своей сути. Эдинбург, Йорк или Сантьяго-де-Компостела могут играть в игры с вечностью, но не Буэнос-Айрес, выросший на наших глазах из пустырей и немощеных переулков.

Диптих «Смерти Буэнос-Айреса» – названием я обязан Эдуардо Гутьерресу – непростительно преувеличивает плебейский характер Чакариты и патрицианский флер Реколеты. Думаю, высокий стиль «Исидоро Асеведо» заставил бы моего дедушку улыбнуться. Не считая «Простоты», «Ночь перед погребеньем у нас на Юге», пожалуй, является первым стихотворением, в котором слышен мой собственный голос.

Х. Л. Б.Буэнос-Айрес, 1969

Легендарное основание Буэнос-Айреса

И сквозь вязкую дрему гнедого болотаоснователи края на шхунах приплыли?Пробивались к земле через цвель камалотаразмалеванных лодок топорные кили.Но представим, что всё по-другому: допустим,воды сини, как если бы в реку спустилсянебосвод со звездой, догоравшей над устьем,когда ели индейцы, а Диас постился.А верней – было несколько сот изможденных,что, пучину в пять лун шириною осилив,вспоминали о девах морских, о тритонахи утесах, которые компас бесили.Понастроили шатких лачуг у потокаи уснули – на Риачуэло, по слухам.До сих пор теми баснями кормится Бока.Присмотрелись в Палермо и к тем развалюхам —к тем лачужным кварталам, жилью урагана,гнездам солнца и ливня, которых немалооставалось и в наших районах: Серрано,Парагвай, Гурручага или Гватемала.Свет в лавчонке рубашкою карточной розов.В задних комнатах – покер. Угрюмо и бросковырос кум из потемок – немая угроза,цвет предместья, всесильный король перекрестка.Объявилась шарманка. Разболтанный валикс хабанерой и гринго заныл над равниной.«Иригойена!» – стены коралей взывали.Саборидо тиранили на пианино.Веял розой табачный ларек в запустенье.Прожитое, опять на закате вставая,оделяло мужчин своей призрачной тенью.И с одною панелью была мостовая.И не верю я сказке, что в некие годысоздан город мой – вечный, как ветры и воды.

Элегия о квартале Портонес [6]

Франсиско Луису Бернардесу

Усадьба Альвеар: между улицами Никарагуа, Ручей Мальдонадо, Каннинг и Ривера. Множество незастроенных пустырей, следы упадка.

Мануэль Бильбао. Буэнос-Айрес (1902)
Это слова тоскио колоннах ворот, ложившихся теньюна немощеную площадь.Это слова тоскив память о длинном косом лученад вечерними пустырями.(Здешнего неба даже под сводом аркадбыло на целое счастье,а на пологих крышах часами лежал закат.)Это слова тоскио Палермо глазами бродячих воспоминаний,поглощенном забвением, смертью в миниатюре.Девушки в сопровожденье вальсирующей шарманкиили обветренных скотогоновс бесцеремонным рожком 64-го годавозле ворот, наполнявших радостью ожиданья.Смоковницы вдоль прогалин,небезопасные берега Мальдонадо —в засуху полного глиной, а не водою —и кривые тропинки с высверками ножа,и окраина с посвистом стали.Сколько здесь было счастья,счастья, томившего наши детские души:дворик с зацветшей куртинойи куманек, вразвалку шагающий по-пастушьи,старый Палермо милонг,зажигающих кровь мужчинам,колоды креольских карт, спасенья от яви,и вечных рассветов, предвестий твоей кончины.В здешних прогалах, где небо пускало корни,даже и дни тянулисьдольше, чем на каменьях центральных улиц.Утром ползли повозкиСенеками из предместья,а на углах забегаловки ожидалиангела с дивной вестью.Нас разделяет сегодня не больше лиги,и поводырь вспоминающему не нужен.Мой одинокий свист невзначай приснитсяутром твоим уснувшим.В кроне смоковницы над стеною,как на душе, яснеет.Розы твоих кафе долговечней небесных красоки облаков нежнее.

6

Portones – ворота (исп.).

Дорогой воспоминаний

Мои воспоминания о домашнем саде:благословенная жизнь растений,жизнь учтивая, – тайной покрыта,взлелеяна она людьми.Пальма самая высокая под здешним небом,птичий домик воробьев;виноградная лоза с черным виноградом,летние деньки дремали в ее тени.Крашеная мельница:трудолюбиво на ветру эпох старинных колесо,гордость дома нашего, ведь у другихтекла река под чашечками черпаков.Подвал по кругу в основании дома —у сада голова шла кругом,и страшно было заглянуть сквозь щелкув подземелье, полное воды искусной.Сад, перед решеткой завершали путь свойтерпеливые извозчики,и грубый карнавал ошеломлялоркестром шумным бродячих музыкантов.Амбар, укрыватель преступлений,занимал он угол сада;но у тебя тростник был, чтобы править копья,и воробьи, чтобы прочитать молитву.Сон твоих деревьев по ночамсо сном моим всегда сливался,и опустошение сорокизаразило древним страхом кровь мою.Твои редкие ветки у основаниядля нас становились географией;холм был «земляной горою»и смелость – его откосом.Сад, я прочту свою молитву,чтобы никогда не забывать:воля или случай тень отбросить —были твоими деревьями.

Исидоро асеведо

По правде говоря, не знаю я всего о нем —разве что набор названий, мест и дат:обманы слова, —но с дрожащим почитанием я отвоевал его последний день,не тот, что видели другие, а собственный его,хочу отвлечься от своего предназначенья, чтобы об этом написать.Верный говору портеньо за игрой в труко,альсинист, рожденный на лучшей стороне Арройо-дель-Медио,комиссар на старом рынке в Онсе,комиссар третьего района,он ринулся в сраженья, лишь Буэнос-Айрес захотел того,в Сепеде, и в Павоне, и на берегу Корралеса.Но голос мой принимать его сраженья не обязан,потому что их унес мой дед в невесомость сновиденья.Потому что то, о чем другие создают стихи,он отправил в сновиденье.Когда легочный отек подтачивал егои жар терзал его лицо,он собрал свидетельства живые памяти своей,чтобы измыслить этот сон.Случилось это в доме на улице Серрано,в девятьсот пятом, знойным летом.Во сне его два войскасошлись в тени сраженья;он перечел отряды все, знамена и подразделенья.«Командиры в данный миг ведут переговоры», — сказал он громко, надеясь, что его услышат,и приподняться захотел, чтобы увидеть их.Он провел осмотр в пампе:увидел он пересеченку, на ней пехота смогла бы продержаться,и плоскую равнину, на ней атака конницы была неотразима.Провел он смотр последний,собрал он сотни лиц, которых, не ведая о том, знает человек на исходе своих лет:бородатых лиц, что будут таять на дагеротипах,лиц, что были рядом с ним на мосту Альсина и в Сепеде.Он грубо вторгся в прошлое свое,чтобы свершить бесплотный подвиг, на который обрекала его вера, но не слабость;собрал он армию теней портеньо,чтобы они его убили.Вот так в спальне с окнами в садза родину погиб он в сновиденье.Для меня в старинную метафору обернули его смерть; я не поверил.Я слишком юным был, не знал тогда о смерти, был бессмертным;и долго я искал его, бродя по комнатам без света.