Если судить по единственной известной нам с этой стороны стрелковой дивизии (21-й), мало что изменилось и в Примгруппе ОКДВА. Зимой 1936/37 г. программу 5-го и 6-го классов в 21-й все еще проходила (то есть все еще имела знания в объеме 5 и меньше классов) такая же значительная часть комначсостава, что и зимой 1935/36 г.: в 61-м стрелковом полку – 57 человек, в 62-м – 83 (почти все!), в 63-м – 58, в 21-м артиллерийском – 3432. Неудивительно, что в 62-м полку даже к маю 1937 г. не добились «того, чтоб командир был инициативен и умел правильно решать [тактические. – А.С.] задачи, умел принимать соответствующие меры в быстро меняющихся обстановках», – и что в 63-м полку таким не оказался ни один из трех командиров рот и батальонов, столкнувшихся 5–6 июля 1937 г. с японцами у Винокурки… «Такое явление, когда командир небольшой рапорт пишет с 4–5 ошибками, довольно обыденное», – сообщал 16 октября 1936 г. заместитель командующего ОКДВА комкор Я.К. Берзин33.

Более подробную информацию о фактическом уровне общеобразовательных знаний комначсостава «предрепрессионной» РККА дают таблицы 2 и 3 – характеризующие, подчеркнем, важнейшую стратегическую группировку советских войск на Западном театре военных действий…

Таблица 2

Уровень фактических общеобразовательных знаний старшего и среднего комначсостава и сверхсрочного младшего комначсостава БВО в ноябре 1935 г.34

Таблица 3

Уровень фактических общеобразовательных знаний старшего и среднего комначсостава ряда соединений БВО в ноябре 1935 г.35

* Без учета знаний по математике (ввиду отсутствия соответствующих данных по среднему комначсоставу).

** Без учета знаний по географии (ввиду отсутствия соответствующих данных по среднему комначсоставу).

Как видим, общее развитие большей части комначсостава БВО и полученная ими в наиболее восприимчивом возрасте умственная тренировка были явно недостаточными. Уже одно это делает понятным обстоятельство, зафиксированное в приказе командующего войсками округа командарма 1-го ранга И.П. Уборевича № 04 от 12 января 1936 г.: к концу 1935-го командиры рот и батальонов БВО в своих командирских решениях еще не могли подняться выше «усвоенного тактического шаблона»36…

Как видно из таблицы 3, наименее образованным в БВО был комначсостав 43-й, 81-й и, как ни странно, «ударных» 4-й и 5-й стрелковых дивизий. Становится понятно, почему в 5-й еще осенью 1936 г. встречались абсолютно не желавшие думать командиры. Вспомним, как на Полоцких учениях 2–4 октября 1936 г. в этой дивизии совершенно не заботились об охране своих флангов и об организации разведки на глубину более 1–2 км; как командиры взводов и рот передового батальона 13-го стрелкового полка оказались настолько «малоинициативны»37, что не организовывали разведку, даже приблизившись к переднему краю Полоцкого укрепрайона, как подразделения 5-й в открытую шли на извергавшие огонь доты, как командир 2-й стрелковой роты 13-го полка старший лейтенант Абдулин приказал роте броситься на бетонный дот… в штыки!

После изучения таблицы 3 не приходится удивляться и тактической слабости командиров взводов и рот 27-й (средний комсостав которой был лишь немногим образованнее, чем в четырех перечисленных выше) и 43-й дивизий. Тому, например, что на Лепельском учении в 27-й 17 марта 1935 г. они не только не стремились «охватить, обойти, окружить противника» (предпочитая вести малоэффективное, но простое «равномерное лобовое наступление»), но и не управляли подразделениями. Или тому, что на Идрицком учении в 43-й дивизии 11–17 сентября 1935 г. они «недостаточно» проявляли «инициативу, решительность, расчетливую дерзость» – из-за чего даже «хорошо задуманный сверху маневр» «не находил полного понимания, развития и обеспечения активными действиями снизу»38. Или тому, что командиры взводов 43-й дивизии, назначенных 3 октября 1936 г., на Полоцких учениях, в разведку, ничего для организации этой последней не делали. Такая умственная неповоротливость, умственная леность покажется нам совершенно естественной, если мы учтем,

– что даже более грамотный, чем в 27-й и 43-й, комсостав 37-й дивизии и тот в октябре 1936 г. продемонстрировал в массе своей недостаточное знание русского языка (нашлись и «совершенно неграмотные командиры», делавшие «в диктовке из 150 слов 78 грубых ошибок») и «совсем неважное» знание географии (когда командиры не знали, как называются столицы западноевропейских государств и путали государства, граничившие с СССР)39,

и вспомним,

– что даже этот более грамотный комсостав, выйдя в октябре 1936 г. на тактические учения, часто «не умел оценивать обстановку, сделать вывод из данных разведки», атаку организовывал «шаблонно, без [отвечающего обстановке. – А.С.] замысла», «без учета обстановки и местности» (словом, выказывал все то же неумение думать, анализировать информацию), «забывал» ставить задачи поддерживающей его артиллерии и своим собственным пулеметам – а то и вовсе не организовывал взаимодействие с ними (то есть проявлял еще и нежелание предпринимать умственные усилия),

– что на Лепельском учении то же неумение и нежелание напрягать мысль, что и комвзводы и комроты, проявляли даже заметно более грамотные, чем они, комбаты 27-й дивизии (точно так же предпочитавшие охватам и обходам «равномерное лобовое наступление», а управлению «сочетанием огня и движения» – крики «Вперед!»),

– в решениях, принимавшихся в марте 1936 г. комбатами 129-го стрелкового полка 43-й дивизии (которые опять-таки были грамотнее своих средних командиров), и то преобладали «шаблон и схематичность» (данные таблицы 3 укрепляют нас и во мнении, высказанном нами ранее – о том, что управлением огнем и движением в 1935 г. пренебрегали комбаты не только 27-й, но и 43-й дивизии)40.