Да благословит Бог Персиваля, чья записка была не предупреждением, как я сперва подумал. Она была приглашением: дверь можно закрыть. Например, за собой.

— Кто хочет жить вечно? — взревел Йота, и эхо его крика отразилось от плитки.

— Я хочу, — пискнула Джая.

И вы можете в это не поверить, но мы рассмеялись.

Все мы.

Я думаю, туннель был длиной чуть более полутора миль от комнаты администрации до того места, где мы, наконец, вышли наружу, но в то время, когда путь нам освещал лишь один фонарь, казалось, что он тянется вечно. Он долго вел вверх, время от времени по пути попадались короткие лестничные пролеты — шесть ступеней в одном, восемь в другом, четыре в третьем. Потом туннель круто повернул направо, где мы преодолели еще несколько лестниц, на этот раз длиннее. К тому времени Мерф уже не имел сил поддерживать Фрида, поэтому его нес Аммит. Когда я добрался до верха, я остановился, чтобы отдышаться, и Аммит догнал меня. И дышал совсем не тяжело, будь он проклят.

— Фрид говорит, что знает, куда ведет эта штука, — сказал Аммит.

Док Фрид посмотрел на меня. В бледном свете фонаря его лицо представляло собой скопище шишек, синяков и порезов. От них он мог бы оправиться, но рана на ноге уже гнила. Я чувствовал ее запах.

— В прежние времена меня иногда вызывали сюда, — сказал Фрид. — К судьям, к персоналу. Чтобы лечить порезы, переломы, разбитые головы и все такое. Те соревнования были не похожи на Честные игры, убийство ради убийства, но (последовало слово, которого я не понял) была довольно грубой.

Остальная часть нашей веселой компании столпилась внизу лестницы. Мы не могли позволить себе остановиться, но нам (и мне) нужно было узнать, что впереди, поэтому я попросил Дока говорить побыстрее.

— Мы не пользовались этим туннелем, чтобы попасть на Поле Монархов, но часто пользовались им, когда уходили. Всегда, если Эмпис проигрывал и это приводило толпу в ярость.

— «Убить судью» [239] , — сказал я.

— Что?

— Нет, ничего. А куда ведет этот выход?

— К Троллейбусному дому, конечно, — Фрид выдавил слабую улыбку. — Потому что, как ты понимаешь, когда Эмпис проигрывал матч, было разумно убраться из города как можно скорее.

— А как далеко этот дом от главных ворот?

Фрид сказал то, что я хотел услышать и боялся, что не услышу.

— Довольно близко.

— Тогда пошли, — сказал я. И чуть было не добавил «топ-топ», но удержался. Это было гнусное детское словечко из языка наших тюремщиков, и я не хотел повторять их фразы. Мы покончили с семью из них. Неважно, как все обернется в конце тоннеля, но пока мы их обыграли.

— У кого еще есть ведра с водой? — спросил я.

Таких оказалось шесть, но ни одно из ведер не было полным. Я попросил, чтобы те, у кого были ведра, шли сразу за мной. Мы бы использовали все, что у нас имелось, а потом сделали бы то, что смогли.

Мы поднялись еще на один лестничный пролет, и Аммит, все же запыхавшийся к тому времени, как мы добрались до верха, передал Фрида Йоте. Фрид простонал:

— Оставьте меня здесь. Я все равно уже не жилец.

— Побереги дыхание, чтобы остудить твою кашу, — проворчал Глаз. Он мог говорить про кашу — как в сказке о Златовласке и трех медведях — но мог и про суп.

Коридор теперь поднимался вверх так же круто, как тот, что вел на поле. Я надеялся, что скоро мы доберемся до конца, потому что запас горючего в фонаре почти иссяк, и свет тускнел. Потом справа от нас я услышал за кафельной стеной какое-то царапанье. Совсем близко. Я вспомнил, как обреченно бежал к городским воротам, спотыкаясь о надгробия, и волосы у меня на шее встали дыбом.

— Что это? — спросил Куилли. — Это звучит как…

Он не закончил, но все знали, на что это похоже: на пальцы. Пальцы, тянущиеся из земли, когда ты проходишь мимо.

— Я не знаю, что это такое, — сказал я. Что, скорее всего, было неправдой.

Эрис сказала:

— Когда его разум мутится — я имею в виду Элдена — мертвые встают из могил. Так я слышала. Может быть, это просто байка, чтобы напугать детей. Но даже если это правда, я не… Не думаю, что они смогут сюда забраться.

Я не был в этом уверен. Я видел поднимающиеся из земли руки мертвецов, возвращающихся в мир живых, и слышал леденящий душу скрежет ржавых петель, как будто что-то жаждало вырваться из склепов и гробниц.